Muse. Electrify my life. Биография хедлайнеров британского рока - страница 7
Неудивительно, что Мэтт Беллами, переехав в город, опасался ходить по набережной. Дома, в конце концов, его ждала доска для связи с духами и еще одно всепоглощающее увлечение: клавиатура фортепиано. В детстве Мэтт мало интересовался фортепиано, не считая неуклюжего исполнения мелодии из сериала «Даллас» в три года; вот это он умел очень хорошо – его брат сажал его у телевизора, где играла заставка, потом относил к фортепиано, и малыш Мэтт точно подбирал все ноты, после чего брат кричал друзьям: «Да он машина!» Уроки игры на кларнете в девять лет завершились провалом, потому что Мэтта оказалось слишком тяжело учить, но потом, когда ему исполнилось десять, отец сыграл ему зловещий блюз Роберта Джонсона, и у мальчика в голове что-то щелкнуло. Может быть, в первую очередь его одержимый оккультизмом ум привлекла сверхъестественная история о том, как Джонсон продал душу Сатане на перекрестке в обмен на виртуозное умение играть на гитаре, может быть, его покорила сама по себе яростная игра Джонсона, но позже он сказал, что именно в тот момент музыка впервые по-настоящему тронула его. Еще он был в полном восторге от фортепианного мастерства Рэя Чарльза со старых папиных пластинок. Вот так музыка стала второй большой страстью Мэттью Беллами.
Он не мог понять, как эта музыка устроена, но без единого урока стал подбирать мелодии на слух, внимательно изучая творчество Рэя Чарльза[11]. Классические джазовые композиции были технически сложными – все решалось импровизацией, но Мэтту очень понравилось преодолевать трудности, а семья его только поддерживала. Брат, услышав, как он играет блюзовые и джазовые вещи, попросил его подобрать мелодии песен The Wedding Present и The Smiths.
Джаз, блюз, рок – Мэтт впитывал музыку как губка, чтобы потом создавать свою – неповторимую и волшебную. Сложности джазового фортепиано в подростковом возрасте привели его к классической музыке – еще более сложной и трудной форме, которую с большим удовольствием осваивал его любопытный мозг. В школьные годы любимым музыкальным произведением Мэтта была «Большая заупокойная месса» Гектора Берлиоза, написанная в память о погибших во времена Французской революции и изображавшая боль, ужас и последствия Судного дня. 90-минутная композиция оказалась настолько утомительной и сложной, что на первом ее исполнении в Париже в 1837 году несколько певцов из хора потеряли сознание, а собравшиеся зрители рыдали, не в силах сдерживаться. С музыкальной точки зрения «Большая заупокойная месса» с ее грандиозными переходами, сильнейшими эмоциями и потусторонними темами стала для Мэтта отправной точкой[12].
В инди-роке Мэтта в равной степени привлекали напряжение и мрачность. Больше всего ему нравился в рок-музыке гнев и эмоции (и он был слишком молод и далек от крупнейших британских клубных столиц, чтобы на него хоть сколько-нибудь повлияла культура экстази и мешковатых штанов The Happy Mondays или The Stone Roses), так что мелодичных и грустных гитарных партий Моррисси и Геджа в конце восьмидесятых он добрался (через заигрывания с шумными «фрэггл-поп» музыкантами из Мидлендса, Ned’s Atomic Dustbin) до расцветавших в США в начале девяностых движений гранжа и рок-рэпа: он много слушал Rage Against The Machine, некоторый американский хип-хоп, Sonic Youth, Dinosaur Jr, а Siamese Dream Smashing Pumpkins и Nevermind Nirvana мог крутить часами[13]. Наполненный злыми гитарами, мучительными криками и мелодическими ходами, которые очень трудно потом выкинуть из головы, Nevermind стал одним из важнейших альбомов в жизни Мэтта; на его примере Мэтт понял, что музыка может быть жестокой, интенсивной и разрушительной, но вместе с тем мелодичной, непосредственной, жизнеутверждающей и многозначительной. Он увидел, что музыка может стать выходом для пугающих и проблемных эмоций, своеобразным облегчением, и в последующие годы не раз говорил, что Nirvana показала ему, что рок может спасти его и не дать стать гадким, жестоким человеком, которым он вполне мог стать. В качестве альбома, формирующего мировоззрения и вкусы,