Мусоргский - страница 13

– Что ж мы сегодня послушаем?

Кюи, остановившись против его кресла, сказал:

– Мусоргский симфониями Шумана заинтересовался. У вас, Александр Сергеевич, ноты найдутся? Мы бы с ним в четыре руки попробовали.

Опершись на подлокотник, хозяин выбрался из кресла. Он запахнулся получше в халат, в котором принимал сегодня общество, чувствуя себя нездоровым, и пошел к этажерке разыскивать ноты.

Мусоргский со страхом подумал: «Я ж не справлюсь! Как быть?»

– Вот-с, переложение на четыре руки. Прошу, действуйте, а мы послушаем.

Небрежным движением уверенного в себе человека Кюи полистал тетрадь, затем подвел своего партнера к роялю:

– На первую партию сядете или на вторую?

В его глазах Мусоргский прочитал не то ожидание, не то насмешку. «Погоди, голубчик, сейчас увидим, что ты за птица и много ли стоишь», – говорил его взгляд.

– Лучше вторую: я думаю, полегче.

– Как угодно.

Вскоре после того, как начали, Мусоргский сбился: пришлось вернуться назад. Немного погодя он сбился снова. Он уже было совсем приуныл, но дело начало налаживаться незаметно: строчки перестали плясать перед глазами, и даже партия соседа попала в поле его зрения.

То, что аккорды совпадают так хорошо, было необыкновенно приятно: в четыре руки все звучало слитно, как в оркестре. Мусоргский почувствовал симпатию и к Кюи и ко всем, кто слушал. Он не думал, что ему удастся так ловко все схватить; руки его обрели собственную жизнь: они приноравливались к неудобным аккордам, делали скачки, подхватывали пассаж, начатый партнером, и продолжали его.

После того как была сыграна первая часть, Мусоргский вздохнул свободнее и с большей смелостью посмотрел на партнера.

– Браво, браво! – сказал тот покровительственным тоном. – Вы просто приятное приобретение – и для кружка и для меня лично: я очень люблю играть в четыре руки.

– Я ж говорил, – послышался сзади голос хозяина: – молодец молодцом, нашего полка прибыло. Если сей дом располагает к себе, будем вас числить за нами.

Мусоргский чувствовал себя на вершине счастья: тщеславные его мечты, все, что он скрывал даже от себя, разом вспыхнуло и загорелось.

Кюи перевернул страницу и спросил, можно ли продолжать.

Романтическое звучание второй части было полно неизъяснимой прелести. Ах, какие творения существуют на земле, о которых даже не подозреваешь! Мысль, что они ему под силу, что он способен ими наслаждаться, играя сложные вещи с листа, наполнила Мусоргского гордостью.

Уже и симфония была сыграна, и две девушки по очереди спели романсы Глинки и Даргомыжского, и гость высокого роста, с сильно закрученными усами исполнил неизвестную ему вокальную партию; уже сели пить чай и за чаем зашел разговор о женском высшем образовании, а Мусоргский все еще переживал свою радость.

– Нам с вами не грех музицировать и приватно, – обратился к нему Кюи через стол. – Какого вы мнения?

– Ну что ж, – храбро ответил он, – я с охотой.

Возвращаясь домой, Мусоргский вспомнил, что приятель, позвавший его сюда, сам не пришел почему-то. Признаться, сожаления он не почувствовал: Ванлярский больше принадлежал не к тому кругу, в который он сам вступил теперь, а к старому, привычному, и этот старый впервые показался ему таким пошлым. Неужто ж опять на потеху товарищам придется ночи напролет зубоскальничать на рояле?

Кончилось младенческое состояние души, и юность, быть может, скоро пройдет. Подходит пора большей зрелости, но в воздухе пахнет весной. Он повторял себе, что совершит еще на своем веку многое. Вспомнились похвалы Антона Герке; тот, бывало, брал его за руку и, мягко похлопывая по ладони, повторял:

– О-о, эти пальчики умеют многое! Большой толк отних может быть, о-о!

Что музыка полна такой прелести, что она заключает в себе пламя, способное обжигать, он узнал только теперь. Дом Даргомыжского, разговоры о выдающихся людях, новые произведения и новые имена – все пришло неожиданно, и ко всему этому он, кажется, приобщился.

Впечатления от вечера вставали перед ним с живостью необыкновенной, и Мусоргский возвращался домой, полный радостного возбуждения.

Однако жизнь шла своим чередом, и требования, какие она ему предъявляла, оставались прежними.