Муж для княжны Волконской - страница 22

— Этот торговец в городе бывает часто?

— Купец Васильев отпускает ему товар. Тоже темная личность, надо навести о нем справки. Волконский отмахнулся, нахмурился:

— Это лишнее. Я хочу лишь, чтобы имя моей дочери не упоминалось в связи с этим торгашом. Дьяков развел руками, поклонился, пряча блеск в глазах.

— Пьянство и похоть заставляют забыть о многом. Этот торгаш не то отбил в пьяной драке, не то выиграл в карты у китаез молоденькую гилячку, совсем ребенка! В лесу услаждает похоть ею, когда приезжает в город, здесь ищет новые, простите, объекты. Похоть играет, водка, разгул… Ваша дочь показалась ему подходящей… Волконский так побледнел, что Дьяков испугался за князя:

— Ради Бога, не берите так близко к сердцу.

— Когда этот мерзавец появится в городе, арестуйте его! Пусть Батраков посадит его в холодную. За дебош, за оскорбление. Нет, имя моей дочери не упоминать. За дебош, драку. Пусть узнает, что в городе правит закон.

— Хорошо, — быстро согласился Дьяков. — Все уладим, и купчишку изгоним. Он спит с инородцами, то есть с женами гиляков, у них такой обычай угождать гостю. Гиляки, как вы знаете, народ вымирающий, весь в плохих, заразных болезнях, не к обеду будь сказано. Беда не в том, что купчишка спит с их бабами, а может принести заразу в наш православный город. Когда я увидел его вчера с вашей дочерью…

— Что-о! — взревел Волконский. Дьяков молитвенно сложил руки, сделал осторожненький шаг вперед. Лицо стало умоляющим:

— Только не волнуйтесь! Я не хотел говорить, но княжна Наталья, не вините ее. Понятно: таинственный незнакомец, на плечах накидка, как у древнего тевтона, американский винчестер и прекрасный конь, наверняка краденый,.. Словом, она выезжала с ним за город.

— Моя дочь Наталья? Откуда вы знаете? Дьяков торопливо ответил:

— Кучер рассказал. Моя профессия заставляет быть в курсе всех дел. Неприятно, грязно, но я вынужден знать все сплетни в городе, чтобы лучше защищать интересы своих клиентов. Только, ради святого, не вините княжну Наталью. Она не знает жизни, она чистый невинный ангел! Это все этот похотливый мерзавец! Я даже узнал, что он один такой в работящей религиозной семье Ковалевых. Выродок! Отец с братьями отвернулись от него. Кулаки Волконского сжимались от гнева. Дьяков быстро проговорил:

— Андрей Петрович, я питаю к вашему семейству столь глубокое почтение… Я просто обязан вмешаться, долг любого порядочного человека! Я остановлю этого мерзавца. Побываю в его краях. У адвоката дела могут быть везде, поговорю с нужными людьми. Разберусь. Волконский набрал в грудь воздуха, лицо его приобрело синюшный оттенок. Князь шумно выдохнул, ответил мертвым голосом:

— Спасибо, Арнольд Борисович. Я решу сам. Это наше семейное дело.

— Андрей Петрович, умоляю! Волконский ответил все тем же бесстрастным пугающим голосом:

— Я запрещаю вмешиваться. У меня достаточно власти и влияния, чтобы разобраться и наказать любого человека во всем Приморье! Дьяков поклонился, попятился к двери. Надменный князь дал понять, что на эту тему говорить не изволит. Сам решает, казнит или милует. Волконский вернулся к столу, сел. Он совладал с собой, лицо стало каменным, заострилось и потемнело. Дьяков с поклоном закрыл за собой дверь. Так он и даст разобраться этому законнику, хуже того, либералу! Начнет выяснять, копать-

ся, усомнится, ведь многое шито белыми нитками, и для него, зараженного вольномыслием, презумпция невиновности значит многое. Что ж, зато он, Дьяков, человек свободный, старыми предрассудками не связан… …Васильев шкурки принял, хотя цену дал малую. Данила пробовал торговаться, но прижимистый купец как ножом отрезал:

— И так беру из расположения. Что я с ними буду делать? Ждать оказии, чтобы либо отправить в устье Амура, а там перепродать американцам или япошкам, либо при случае сбагрить в обоз, который идет в Россию. Не любо мне заниматься такими лесенками. Люблю прямые обмены, прямую продажу.

— Американцы дают хорошую цену?

— Но до них надо еще добраться. Хошь заведи собственный пост, поставь склад на берегу Тихого окияна. Для этого большой капитал надобен. Окупится с лихвой, но сперва надо потратиться. Я бы мог, но не по мне такое. Я охочусь за золотишком, за камушками. За них я тебе что хошь достану. Данила оптом запродал все шкурки, какие у него были в складе, набрал товару. Не Бог весть как много, но два баркаса загрузил почти вровень с бортами. Еще Васильев обещал дюжину хороших ружей, целый ящик патронов, но пароход запаздывал, должны к вечеру доставить. Отправив баркасы (Илья примет), Данила побрел обратно в город. Солнце еще не садилось, на бревенчатой мостовой оседала серая пыль. Только на пристани да на той части улицы, которая спускалась к реке, бревна блестели от влаги, воздух был чистый. Вернувшись на постоялый двор, Данила наскоро перекусил и не успел сообразить, чем заняться (ружья можно будет получить не ранее утра), как ноги сами понесли его в конюшню. Буян не удивился, когда Данила снял с гвоздя на стене его седло. Конь пошарил по карманам хозяина, выловил облепленный хлебными крошками кусок сахара, потом бодро понес его вдоль единственной улицы. Он чувствовал, куда нести и где остановиться. Конь остановился, затем опять шагнул, уловив нерешительность хозяина. Данила поймал себя на трусливой мыслишке проехать мимо. Одно дело встретить волшебную девушку на улице, другое — явиться к ней в дом. Рассердившись на себя, он спрыгнул, привязал коня у фонарного столба. Дом казался огромным, мрачным. Сердце стучало громко, мощно, и Данила бегом взбежал по ступенькам, резко и сильно постучал. Дверь открылась почти сразу. Привратник посмотрел в его лицо вопросительно, потом с удивлением и, как показалось Даниле, пренебрежительным взглядом окинул его с головы до ног. Данила вспыхнул, властно сказал: