Муж, которого я купила - страница 4

стр.

Спустя много лет Айн Рэнд попросят прочесть лекцию на тему того, какие ориентиры лежат в основе ее литературных произведений. «Главной темой и целью моего творчества, — ответила она, — является отображение образа идеального человека. Живописание морального идеала — вот что есть моя абсолютная и конечная цель…» («Романтический манифест»).

Тем не менее, она не считала себе готовой к этому вплоть до романа «Источник»: она знала, что ей еще предстоит многому научиться, как писателю и как философу. Но что она представляла возможным для себя в это время, так это изображение женских чувств по отношению к идеальному мужчине, то чувство, которое она позже охарактеризовала как «культ человека». Она сама с детства испытывала эту сводящую с ума страсть, как правило, к образам благородных героев из произведений эпохи Романтизма.

Такие понятия, как «поклонение», «почитание», «вознесение» и подобные им привыкли ассоциировать с эмоциями, относящимися к чему-то сверхъестественному, находящемуся за гранью этого мира. Но, как считает Айн Рэнд, они скорее принадлежат к религии или мистицизму, которые вмещают в себе высшие моральные понятия, поддающиеся словесному описания… Такие понятия дают названия наличествующим в действительности эмоциям, хоть никакого сверхъестественного измерения для них не существует; подобные эмоции ощущаются приносящими радость и облагораживающими, без всяких самоуничижительных определений, свойственных религии. Что же тогда в действительности является источником этих сигналов? Вся эмоциональная сфера человеческих стремлений к моральному идеалу… Это высочайшая ступень людских эмоций, которая должна быть высвобождена из мрака мистицизма и перенаправлена в нужную сторону — к самому человеку.[6]

«Культ человека» подразумевает под собой бесспорное стремление к ценностям и к олицетворению личности успешной и благодетельной. Это скорее метафизически-этическое чувство, подвластное обоим полам, объединяющее всех, «кто видит огромный потенциал в человеке и стремится его реализовать» и адресованное тем, кто «посвятил себя экзальтации чувства самопознания человека и святости его счастья на земле».

Когда женщина с таким складом характера видит, как ее самые сокровенные ценности воплощаются и приобретают очертания в каком-то конкретном человеке, то культ человека преображается в романтическую любовь. В этом и заключается особенная черта романтической любви, как ее представляет Айн Рэнд: это объединение абстрактного с конкретным, идеала с действительностью, разума и физической оболочки, возвышенной духовности и отчаянной страсти, благоговения и сексуальности.

Главными героями ранних произведений Айн Рэнд становились преимущественно женщины, и одной из черт их характеров всегда было это поклонение человеку. Образы этих персонажей, до появления в ее творчестве Говарда Рорка, были проработаны лишь поверхностно. Но сколько бы неточностей и ошибок ни было допущено писательницей в языковом и литературном планах, чувства женщины к герою были уже великолепно мотивированы.

Даже в этой первой истории, она следует пути красноречивых описаний для раскрытия животрепещущей темы (особенно в прощальной сцене). Даже на столь раннем этапе она с умом использует тот драматичный стиль с употреблением кратких предложений, который прославит ее в «Источнике».

Генри из этого рассказа является ранним предшественником Лео (Мы живые), Рорка, Франциско или Рердена (Атлант расправил плечи). Те из читателей, что знакомы с упомянутыми персонажами, с легкостью увидят некоторые из их черт в Гёнри. Основной упор, правда, делается на ответную реакцию Ирэн, которая с лихвой описывается за весь рассказ в одной строке: «Когда я устаю, то сажусь на колени перед столом [на котором стоит фотография Генри] и смотрю на него».

На поверхности история выглядит обыденной. Могу представить, что кто-то воспримет ее как трагедию нелюбимой жены, «эгоистично» решившей удалиться из жизни своего мужа. Но на самом деле, в произведение заложен совсем иной смысл. Ирэн вовсе не самолюбивая супруга, а страстная ценительница: ее решение оставить Генри было принято не из самопожертвования, а из самосохранения и желания подтвердить существующие для нее ценности. Она не может впустить в свою жизнь на место Генри никого другого, с кем бы ее отношения не были столь же преисполнены воплощением разделенных с ним ценностей.