Мужицкая обитель - страница 16
— Случалось ли это до сих пор когда-нибудь?
— Нет, слава Богу… Наши преподобные не оставляют своим руководством настоятеля[75]. До сих пор игумены у нас были знаменитые. Таких поискать, не найдешь… У нас вообще устав строгий! Мы не можем, например, пищу употреблять вне общей трапезы, а за трапезой, кто пожелает воздержаться, то, не вводя братию в соблазн, должен спросить настоятеля!
— Зачем же? Если я есть не хочу?
— А для того, чтобы все совершалось во спасение души, а не по бесовскому коварству. В повечерии мы не должны беседовать друг с другом. Нам воспрещается принимать у себя в келии кого бы то ни было, особливо же мирских людей! Письма писать без благословения настоятельского мы тоже не можем. Кто произнесет душевредное слово, того мы обличаем. В лес гулять — нельзя!
— Строго. Многие не вынесли бы этого!
— Потому мы принимаем сначала на испытание… На три года!
— Ну, а если монах вздумает оставить обитель?
— Не токмо монаха, но и послушника мы обязаны посему увещевать, ежели он помыслит по какой-либо скорби разуказиться!
— Это еще что?
— Совлечь с себя звание иноческое!
— Ну, а если он не послушает?
— Устав предписывает непокоряющегося отпускать, не дав ему мира, как мытарю и язычнику, яко уподобившемуся Иуде предателю[76]. Потому, кто раз отвергнулся себе, и взял крест свой, и по Христу пошел, тому назад возврата нет. Исаия пророк[77] вопиет: "Изыдите от среды его и нечистотам не прикасайтеся", и Иеремия[78]’ о том же: "Бежите от скверны Вавилона". У Давида такожде обрящете: "Се удалихся, бегая, и водворихся в пустыню, яко видел беззаконие и пререкание в граде день и нощь".
Строгий устав Соловецкого монастыря, сравнительно с этим, куда же! На Валаам, случалось, бегали с Афона[79], находя устав и обычаи последнего недостаточно суровыми… Чисто гроб. Уложат, забьют крышку, и с последним ударом молотка в последний гвоздь ты уж знаешь, что тебе возврата нет. Как ни стони, как ни бейся под тяжелой насыпью могилы, никто не отзовется тебе… Страшная жизнь — удивительные люди!
Воскресив древний Валаам, о. Назарий замыслил развить деятельность монастыря несколько шире. Он избрал десять лучших монахов для проповеди христианства в русско-американских владениях, покровительствовал подвижничеству и устроению скитов вне своей обители. С 1801 года он удалился от дел и в полном безмолвии провел три года, а затем уехал в Саровскую пустынь, где отличался даром прозорливости. Личность его с этого времени становится, по рассказам монахов, легендарной. Он, не ведая греческого языка, поясняет, как нужно переводить книгу "Дoбpoтoлюбиe"[80], с одного взгляда узнает, без помощи медиумов, мысли приходивших к нему посетителей; в дремучих лесах Саровских непросвещенные медведи, встречая старца, обходятся с ним почтительно; наконец, Назарий является в роли пророка. Вот что рассказывает об этом иеромонах Илларион: в царствование Екатерины II близ Петербурга происходило морское сражение со шведами. Все были в крайнем страхе, а митрополит Гавриил до того перепугался, что заперся в своей келье. В это самое время является к нему игумен Назарий.
— Доложи владыке обо мне! — приказывает он келейнику.
— Да владыка никого к себе не допускает!
— Меня не надо ему принимать. Я просто подойду к нему, и хоть ему до меня дела нет, да мне до него есть дело!
Видя, что старец попался несговорчивый, келейник отступился. Назарий является к владыке и предвещает ему победу. Гавриил усомнился было, но Назарий подводит его к окну и показывает в стороне к морю восходящие, на светлых облаках, в небеса души воинов. Гавриил ободрился сам и тотчас же написал об этом Екатерине. Когда предсказания Назария оправдались, императрица приняла его у себя и милостиво с ним беседовала.
При Александре I какой-то сановник К. «подпал царской немилости». Жена его бросилась к Назарию, умоляя его молиться о спасении мужа.
— Очень хорошо, только надо попросить о сем царских приближенных!
— Мы уже всех просили, да мало надежды!
— Ты не к тем обращалась, дай-ка мне денег, я сам попрошу, кого знаю!
Барыня дает ему горсть золота.