Музыка под занавес - страница 12

Покойный поэт жил на последнем этаже. Остановившись на верхней площадке лестницы (лифта в доме не было, поэтому, не доходя одного пролета, Ребус остановился передохнуть), доктор Коулвелл достала еще один ключ и отперла дверь квартиры Федорова.

Квартира оказалась совсем небольшой. Короткий, узкий коридор вел прямо в гостиную, в одном из углов которой была оборудована кухня. Крохотная ванная, тесный — но отдельный — туалет, маленькая спальня, из окон которой открывался неплохой вид на район Медоуз… Квартира находилась практически под самой крышей, поэтому потолки в комнатах были наклонными; они резко понижались к стенам, и Ребус спросил себя, не случалось ли Федорову приложиться макушкой, если утром он слишком резко садился на кровати. В целом от квартиры исходило ощущение не столько нищеты и убожества, сколько уныния и заброшенности. Можно было подумать, что смерть ее обитателя уже наложила на эти стены свою печать.

— Мы очень сожалеем о случившемся, — проговорила Шивон.

Они остановились в гостиной, и Ребус, не тратя времени зря, принялся оглядываться по сторонам. Мусорная корзина была полна смятыми листами с начатыми и незаконченными стихами, на полу рядом с колченогим диваном валялась пустая бутылка из-под коньяка, к стене над складным обеденным столом была прикреплена кнопками карта городских автобусных маршрутов. На столе стояла электрическая пишущая машинка. Ни компьютера, ни телевизора или музыкальной системы в комнате не было — только на подоконнике Ребус увидел простенький портативный радиоприемник с выдвинутой антенной.

Зато книг в квартире хватало. Они были разбросаны и разложены повсюду — книги на русском, английском и нескольких других языках. На поручне кресла висел страницами вниз полураскрытый греческий словарь. На каминной полке, предназначенной для украшений и безделушек, выстроились в ряд пустые жестянки из-под пива. Между ними были заткнуты приглашения на различные мероприятия — все датированные прошлым месяцем. В коридоре на полу Ребус заметил старый телефонный аппарат на длинном шнуре, поэтому сейчас он спросил, был ли у поэта мобильник. В ответ доктор Коулвелл отрицательно качнула головой, ее пышные волосы красиво всколыхнулись, взлетев и опав золотисто-каштановой волной, и Ребусу захотелось задать еще один вопрос, на который она могла бы ответить точно так же. Только многозначительное покашливание Шивон заставило его опомниться и взять себя в руки.

— А компьютер? Неужели у него не было компьютера? — спросил он.

— Я предложила ему пользоваться «макинтошем», который стоит у меня в офисе, но он отказался. Александр не доверял современной технике.

— Вы, вероятно, хорошо его знали?

— Я была его переводчицей. Когда университет выделил специальный преподавательский грант, я приложила все усилия, чтобы он достался ему.

— Где жил мистер Федоров, прежде чем приехал в Эдинбург?

— В Париже. А еще раньше — в Кёльне, Стэнфорде, Мельбурне, Оттаве… — Коулвелл грустно улыбнулась. — Он как-то по-детски гордился количеством штампов в своем паспорте. Кажется, ему даже пришлось заводить специальный вкладыш.

— Кстати… — вмешалась Шивон. — Когда мы… осматривали тело, то не нашли в карманах никаких документов — вообще ничего. Быть может, вы знаете, что обычно носил с собой мистер Федоров?

Коулвелл пожала плечами:

— Блокнот, карандаш… Какие-то деньги, наверное.

— Были ли у него кредитные карточки?

— Да, у Александра была платежная карточка. Он открыл счет в Первом шотландском банке и… Думаю, какие-то документы должны были остаться в квартире… — Она внимательно посмотрела на Шивон. — Вы считаете, что это было ограбление?

— На него, безусловно, кто-то напал, но с какой целью…

— Вы могли бы рассказать, каким человеком был Федоров? — вмешался Ребус. — Я имею в виду: если бы кто-то напал на него на улице, стал бы он сопротивляться?

— Да, скорее всего, да. Александр был физически крепким мужчиной, он любил хорошее вино и жаркие споры.

— То есть у него был горячий, взрывной характер? Вы это хотите сказать?

— Нет, я имела в виду не это.

— Но вы только что сказали, что Александр Федоров любил спорить.