Музыкальные диверсанты - страница 5

Книга, изданная, судя по содержанию, в конце тридцатых годов с собранием ультра антисоветских анекдотов, гротескных зарисовок советского быта и переделанных стихотворений Пушкина:

По мнению доктора исторических наук Александра Некрича, цель советской цензуры заключалась в том, «чтобы создать новую коллективную память народа, начисто выбросить воспоминания о том, что происходило в действительности, исключить из истории всё, что не соответствует или прямо опровергает исторические претензии коммунистов».

Потому неудивительно, что кроме частушки мишенями для запретов стали и другие песенные жанры.

Начиная с середины двадцатых издательство «Теакинопечать» издает и рассылает по региональным отделениям «Репертуарный указатель» (список разрешенных и запрещенных к исполнению на сцене произведений). Объем циркуляров рос как на дрожжах: в 1926 году в перечне -600 песен, в 1929-м – 900, в 1931-м – 3000.

Что же попадало под запрет?

Фрагмент списка «запрещенных песен». Из сборника Глаереперткома. 1929

Прежде всего столь любимые Николаем II цыганские романсы. Ведь стоило зазвучать этим мелодиям «удали и печали», как у обывателя тут же вставали перед глазами картинки старого времени, где не было пьяных матросов, выбитых стекол и пустых прилавков, но зато на комоде уютно трещал граммофон, по улицам разъезжали извозчики, а «Яръ», «Стрельна» и «Мавритания» манили звоном гитар да соблазнительным меню.

Но теперь декорации стали иными:

Кроме романсов «фараонова племени» впали в немилость многочисленные патриотические и военные песни вроде хита Владимира Сабинина 1914 года «Оружьем на солнце сверкая» или заздравной Александрийского полка «Черные гусары».

Конечно, в новых реалиях, в стране, охваченной Гражданской войной, совершенно иначе звучали слова:

У чиновников тут же возникал логичный вопрос: «Куда труба зовет? Уж не на битву ли с властью рабочих и крестьян? Вы бы еще, товарищи, “Боже, царя храни” завели…»

Помните сценку из романа «Двенадцать стульев», когда во время плавания на теплоходе «Скрябин» Остап Бендер отправляется вспарывать очередной стул и оставляет своего компаньона на шухере?

«– Воробьянинов, – шепнул он, – для вас срочное дело по художественной части. Встаньте у выхода из коридора первого класса и стойте. Если кто будет подходить – пойте погромче.

Старик опешил.

– Что же мне петь?

– Уж во всяком случае не “Боже, царя храни!” Что-нибудь страстное: “Яблочко” или “Сердце красавицы”…»

Достоверно известны случаи, когда за хранение пластинки или нот с царским гимном в годы сталинского террора люди получали срок по статье 58–10.

Пункт 10 означал следующее:

«Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений, а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания влекут за собой – лишение свободы на срок не ниже шести месяцев».

Характерно, что пластинка оказывалась приравненной к контрреволюционной литературе. Потому сегодня если у кого и сохранились эти «артефакты», то часто с мясом оторванной этикеткой.

Согласно данным многотомного собрания документов «История сталинского ГУЛАГа» [4], к 1935 году «…исполнение и распространение контрреволюционных рассказов, песен, стихов, частушек, анекдотов и т. п.» выделено Прокуратурой СССР в особую группу преступлений. Статистика тридцатых-сороковых годов пестрит такими приговорами: