MW-04-05 - страница 4

- Вы что, издеваетесь надо мною? - Мы не осмелились бы... о Величайший... - пролепетал Асмодей, скорчившись от страха, что сделали уже и все остальные.

- Мне передали, что это церковь, собор!

- Да, Повелитель, это и в самом деле собор, чтоб он сгорел! Это собор в Руане, во Франции, о Велико­лепнейший!

Улыбнулся тут Люцифер Великий улыбкой, в которой видна была смерть трижды по сто тысяч греш­ников, и ласково так спросил у Асмодея:

- Асмодей, а не распинали тебя на железном, холоднющем как лёд кресте?

- Нет, Повелитель, - простонал Асмодей. - Пощади!...

- Так я недосмотр этот и исправить могу, не успеешь ты и глоток слюны своей паршивой сделать! Я вижу здесь лишь цветные, размазанные пятна, никакой формы не имеющие! Переодевшись Великим инквизи­тором, бывал я на Земле, когда сжигали Яна Гуса, видал я и готические соборы! Видал я их и на картинах, как настоящие были! А это что? И это должен быть собор?!

Асмодей, коленами о землю бухнувшись (в чем некоторые, так же как и он гневом Величества перепу­ганные, его уже опередить ус пели) пропищал умоляюще:

- Позволь объяснить, о Величайший! Это импрессионизм! - Чего? - О Повелитель мой, прости недос­тойного. Разреши спросить у Тебя... - Спрашивай, только быстро, - милостиво позволил Люцифер.

- Когда в последний раз, о Громовладный, удостоил ты Землю пребыванием своим?

- Когда?... Погоди... это было совсем недавно, когда люди так шикарно убивали себя во время, назы­ваемое ими Весной Народов.

- Тогда не знаешь, о Возлюбленнейший Повелитель наш, что их живопись после того изменилась со­вершенно. Земные художники покончили с реализмом и начали чудачества творить, от импрессионизма следуя.

- Да что же это такое? Что означает? - проявил нетерпение Великий.

- Взялось это, о Повелитель, от слова, которое у французов впечатление означает. L'impression. Рисова­ние впечатлений, которые вызывает в человеке природа, совершенно новыми методами. Тут художникам по­могли ученые-физики, что проанализировали солнечный свет, и вышло у них, будто луч он только на первый взгляд белый, но по правде состоит из нескольких цветов, которые перемешиваются, но их можно расщепить призмой и таким вот образом безошибочно до казать истину. И вот тогда удумали живописцы, импрессиони­стами называемые, что предшественники неправильно поступали, смешивая на палитре два или три цвета, чтобы получить иной другой, как для примера - голубой с желтым, чтобы появился зеленый для рисования. Не на палитре следует смешивать цвета, сказали они, но в глазу того, кто на картину глядит, и таким вот образом, когда зеленое показать желали, прикосновениями кисти пятнышки голубые и желтые расположили рядом на холсте, чтобы у зрителя они смешивались в глазу и давали впечатление зелени. Только лишь чистыми естественными красками, содержащиеся в солнечном луче, писали они картины свои, даже тени изображали подобными красками, а не черной, потому что цвет это искусственный, и в природе его нет. Отсюда...

- Короче, Асмодей, - прервал его Люцифер в тот же миг, ибо мне придется сократить тебя на твою слишком уж умную башку! А что ты мне скажешь на то, что я собора этого вовсе и не вижу?

- Это всего лишь потому, Предвечный Властелин Наш, что слишком близко к картине этой стоишь, и излишне широко раскрыты глаза Твои. Вблизи живопись импрессионистов является нам хаосом цветных, ни­чего не говорящих пятен. Но ежели отступить, да еще глаза прищурить, пятнышки краски в глазах наших сли­ваться начинают и творят единообразную сущность, тех форм и цветов, которые художник показать задумал.

Отступил тогда Величество на несколько шагов и глаза легонько прищурил, а сделав так, воскликнул в великом изумлении:

- Сейчас вижу! Это правда! Воистину собор это, как живой, в солнце сильном и высоком!

- Много раз написал Руанский собор этот художник, Моне называемый, в разное время дня и года, и картины его хорошо об импрессионизме свидетельствуют как никакие иные. Ведь импрессионисты желали ухватить все вещи в изменчивости времени и цвета.

Вот так вот объяснял Асмодей, но Люцифер уже слушать его перестал и, обратив благородное свое лицо к Вельзевулу, промолвил въедливо: