Мы - до нас - страница 13

Сидевший неподалеку от Владимира Всеволодовича дядя Андрей сам взял одну из монет и, громко прочитав: «3 копейки 1905 года», пренебрежительно махнул рукой:

– Ну, а это совсем недавнее прошлое. Ничего интересного!

– Не скажите! – отрицательно покачал головой академик. – Это было очень сложное для нашей страны – тогда еще государства, так как был еще Государь – время. Время начала излома. И сам царь Николай Второй отправился в Троицкую Лавру, поклонился мощам игумена Земли Русской Преподобного Сергия, а затем пошел в расположенный в нескольких верстах Черниговский скит за советом к прозорливому старцу Варнаве, которого вся Россия звала старцем-утешителем… Конечно, весь разговор старца с царем навсегда останется тайной. Но то ли со слов келейника, то ли по выражению лица самого императора удалось понять, что отец Варнава открыл ему, что ожидает его и его семью… Говорят, двумя годами раньше то же самое он прочитал в послании, переданном за сто лет до того Царскому Дому преподобным Серафимом Саровским, которого при государе Николае Втором прославили в лике святых. И почти в то же самое время Николай Второй посетил Иоанна Кронштадтского, и тот тоже подтвердил предсказания. И именно тогда Государь принял решение принести себя в жертву за Россию, и никакие, казалось бы, смертельно опасные случайности ни до войны, ни на фронте… – Владимир Всеволодович показал две медные монеты 1914 и 1915 годов – не заставили его даже смутиться. Наоборот, Государь остался совершенно беспристрастным, так как знал, что время его еще не пришло. И этому тоже есть свидетельства очевидцев…

Академик немного помолчал и бережно взял со стола еще одну монетку:

– А эту копейку нашел у паперти храма сторож Виктор. Он бывший сапер и говорит, что без всякого миноискателя чувствует металл руками. Но дело не в этом, а в дате. Вот видите: 1937 год. Это тоже свидетельство нашей русской святости. И того, кто подал милостыню, и кто сидел, принимая ее на паперти, и кто совершал службу в храме, куда в любую минуту могли ворваться представители безбожной власти. Сотни тысяч людей претерпели мученическую смерть: были расстреляны, утоплены в прорубях, повешены прямо на Царских вратах, закопаны живыми в землю только за то, что до конца исповедывали веру своих предков, веру во Христа!

Владимир Всеволодович пустил копейку по кругу, чтобы каждый мог прикоснуться к ней, а через нее и к тому, кто не отказался от святой веры в самое страшное время, и продолжил:

– Да, они погибли. Зато теперь у нас есть целый сонм святых новомучеников и исповедников российских, по сути – наших старших современников, которые, предстоя перед Богом, молятся за нас и за Россию!

Дальше разговор пошел вперебивку, в зависимости от вопросов: о том, что когда не было телевизоров, любимым времяпровождением людей, особенно долгими зимними вечерами, было чтение житий святых…; о том, что с древности русские люди старались жить по закону и совести…; о том, что русские купцы некогда были безукоризненно честными, и именно с ними предпочитали иметь дело заморские покупатели…

Наконец, Владимир Всеволодович опять заговорил о главном – о гармонии, которую намного глубже и тоньше, чем мы, понимали предки, и готов был говорить об этом хоть до следующего дня. Но тут Наталья Васильевна, у которой, как оказалось, куры еще были не кормлены, взяла свой камень и положила его прямо перед академиком.

– Что я его, зря, что ли, сюда несла?..

– Ой, простите! – спохватился Владимир Всеволодович, взглянул на камень и сразу же забыл, о чем он только что вел разговор.

– Валентин, видите? – послышался его короткий диалог с помощником.

– Да!

– Это же мрамор!

– Заметьте, обожженный…

– С явными следами мозаики!

– И клеймо… Дата, Владимир Всеволодович, смотрите, дата, точнее, только начало ее: «В Лето…»!

– Ай, какая досада: сохранилась только часть надписи! – воскликнул Владимир Всеволодович. И хотя он огорченно качал головой, в тоне его звучали торжественные нотки: – Тем не менее, первый раз в жизни, до окончательного сбора информации, я готов сделать точный вывод, что здесь стоял терем Владимира Мономаха, когда он был Смоленским князем. Только он, сын византийской принцессы, внук, по матери, византийского императора, мог позволить себе заказать для тыльной стороны печки мраморную плиту с мозаикой!