Мы, легенды [СИ] - страница 4

— Плюс музей твоего имени, — ехидно продолжил вампир.

Он все-таки читал мысли. Джонсон снова покраснел — в третий раз за их встречу — и почувствовал растущее раздражение. Это даже хорошо, подумал он: если буду злиться, быстрее сделаю… Что именно он сделает, охотник не решился произнести даже мысленно. Ему было неловко перед читающим его мысли вампиром.

Армани молчал. Стоявший напротив узкого чердачного окошка в потоке лунного света, заставлявшего его антрацитовый камзол искриться, он, казалось, тяжко размышлял над открывшейся перспективой. Джонсону стало стыдно. Их дружбе почти сорок лет, — и вот он ее разрушил. Если подумать, вампир не сделал ему ничего плохого, не считая пары пакостей в первый год их противоборства, когда они еще неважно знали друг друга. Уязвленный раскаянием, охотник был готов извиниться и взять свои слова обратно. Но извинения ничего не исправят: Армани обладал блестящей памятью, особенно на дурное. Он никогда не забудет этот разговор.

Вампир достал зубочистку и принялся выковыривать застрявший в острых треугольных зубах клочок человеческого мяса. Он не подавал виду, но был рад, что не ему довелось поднять эту щекотливую тему. Армани сам давно думал о том же: что Джонсон не вечен и что однажды настанет день, когда он не сможет выйти на охоту, — и в городе не останется охотника равного ему класса. Никого, достойного соперничества. Вампир привык к Джонсону и был по-своему привязан к нему, но отпущенный им срок действительно подходил к концу. Армани подумывал о том, чтобы обратить охотника, но всякий раз отбрасывал эту идею. Вампир был из «поздних», его обратили в возрасте чуть за пятьдесят. Вот уже шестьсот лет он еженощно проклинал судьбу: нелегко быть бессмертным с простатитом, прострелами спины и экземой. Джонсону сейчас шестьдесят четыре и здоровьем он уже не блещет. Обретенное в таком возрасте бессмертие обернется наказанием. Он будет вечно винить во всем Армани, — и тому вечно нечего будет сказать в свое оправдание.

Но дело не только в гуманизме. Вампир не состоял в профсоюзе, ибо профсоюзов у них нет, но он был тщеславен и верил в значимость репутации. Он знал, что другого такого охотника придется ждать еще добрых полсотни лет, — и что, возможно, он не дождется его никогда. Джонсон был лучшим из охотников, что попадались Армани за его долгую жизнь. И было бы чрезвычайно престижно погубить его, войдя в историю города вампиром, победившим того-самого-Джонсона. Тогда Армани действительно станет легендой. Вот о чем думал вампир, жуя зубочистку и бросая на собеседника быстрые оценивающие взгляды.

Охотник перехватил титановый кол поудобнее. Молчание вампира означало, что тот принял новые правила игры. Или не принял, не сумев их осмыслить и переварить, но это теперь неважно. Джонсон решился. Он пройдет этот путь до конца. Он довольно унижен тем, что пришлось разжевывать этому снобу в камзоле очевидные вещи. Ничего не исправить: их многолетней дружбе конец. Ужасно жаль, но охотник намеревался извлечь из неприятной ситуации максимум пользы. Он поднял кол и сгруппировался для удара, отставив правую ногу назад для лучшего упора.

Вампир выплюнул зубочистку, решившись. Он хотел сказать что-то, но увидел блеск направленного в грудь острия и махнул рукой: все уже сказано, — и, по счастью, не им. Армани ощерил зубастый рот и прыгнул на охотника, целя в шею. Хрустнул пронзенный камзол, затрещала кожа, раздираемая острыми зубами, брызнула черная в лунном свете кровь… Чердак заполнили звуки яростной борьбы: гулкие стуки, напряженное сопение, хрипы и стон. Через минуту воцарилась тишина. Все было кончено.

Наутро их нашли. Из спины вампира торчал титановый кол, острым концом упершийся в дощатый пол, не давая окаменевшему телу упасть. Мертвый охотник удерживался в вертикальном положении зубами вампира, вонзенными ему в шею.

Они стояли на коленях, сплетенные в тесных объятиях: непобежденные, герои враждебных друг другу миров.

Две легенды.