Мы встретились в Раю… Часть первая - страница 7

За несколько лет пребывания в семье Фишманов Галя набралась соков, располнела; время проявило на ее лице порядочно смазанные пролетарскими генами отцовой линии фамильные черты замоскворецких купчих, из которых она происходила по линии материнской. Одевалась Галя теперь во все дорогое и недавно модное: в семье Фишманов последние новинки Диора, Кардена и Зайцева не признавались, — но столь же безвкусно, как и прежде, успела окончить что-то заочно-экономическое и была устроена в «Интурист», от чего ни шарма, ни образованности не прибавилось в ней, зато появился жуткий апломб, которым Галя повергала Мишу в уныние всякий раз, когда они куда-нибудь выбирались или принимали гостей у себя. Ее старых подруг — все больше продавщиц да секретарш — Миша переносил с трудом, хотя и пользовался их услугами по доставанию дефицитных книг. Острота постельных ощущений, которая поначалу много значила в отношениях, естественно, сошла на нет, остались раздражение и стыд. Марина же, Мишина любовница, эффектная, объективно и модно красивая, о чем свидетельствовали частые приглашения (от которых она редко отказывалась) сниматься в разного рода рекламных роликах, тоже аспирантка ИВАНа, казалась во всем под стать повзрослевшему, сделавшемуся за последнее время еще обаятельнее благодаря мягкой черной бородке и легкой седине в шевелюре Мише. До обнаружения злополучных билетов ни Мише, ни Марине не приходило в головы менять что-либо в своих жизнях: она, замужем за пятидесятилетним доктором наук, который перманентно ездил за границу, пользовалась зарплатой супруга и достаточным количеством свободы; Миша… Миша оставался Фишманом, хотя и в несколько модернизированном, облагороженном варианте.

Однако же когда начался скандал, Миша предложил Марине взаимно развестись, бросить к черту столицу, где им жить все равно не дадут, и уехать во Владивосток: там их обоих вроде бы брали на работу по специальности: его по Японии, ее — по Лаосу, и климат — калифорнийский. Маловероятно, чтобы Мише хватило мужества и сил реализовать собственное предложение, согласись на него Марина, но та, взвесив плюсы и минусы, не согласилась, а, уверив Мишу на прощанье в жаркой любви, прекратила с ним всяческие отношения: ей тоже подходила пора защищаться — Галя же то и дело мелькала в коридорах ИВАНа, демонстрируя живот и покуда сдержанно делясь горестями с бывшими сослуживцами и подругами: ясно было, что в случае чего она, со своим комсомольским стажем, поднимет такой хай, что ни Марине, ни самому Мише не поздоровится.

На очередной Мишин день рождения явился посыльный и передал бутылку красного итальянского вермута и треугольную призму импортного шоколада — последний Маринин привет; Миша, неволей вернувшийся в лоно семьи и заглаживающий грехи примерным поведением, перепугался, сунул бутылку и шоколад в карманы Арсениева пальто и попросил спрятать. Как-то, наведавшись в гости соло, шурин проглотил пару рюмочек; остальное допивали Арсений с Ириной. Вермут был горьким и терпким.

Миша же весь отдался отцовству, хотя и узнавал в дочери нелюбимые черточки жены.

Когда каша заварилась, Арсений, в общем-то ни на минуту не сомневавшийся в результате, все же следил за Мишиным поведением с сочувствием. Однако предугаданная развязка не столько огорчила наблюдателя, сколько доставила странное удовлетворение сбывшегося дурного пророчества, и он решил написать небольшую повесть.

Он хотел было поменять профессию Марины, сделать Марину (повесть обдумывалась еще до встречи с Ликою) актрисой, доведя до логического завершения ее труды в области рекламы, но так вылетел бы главный эпизод, манивший сильнее прочего, желанный эпизод развязки: в двух соседних зальчиках «Праги» — два банкета по поводу двух защит. Там — Миша, здесь — Марина. Тосты, речи, Маринин муж, Галя. Общие знакомые шатаются из зала в зал. Ничего особенного не произойдет: никто не напьется, не возникнет ни скандала, ни мордобоя в сортире. А то, что ничего не произойдет, когда по всем человеческим законам произойти должно, думал Арсений, и составит соль этой паскудной истории о двух трусли..». Пардон, это попахивает диффамацией! — скажем так: о двух нормальных молодых советских ученых.