Мы живем рядом - страница 5
Красных, желтых роз,
Что стихи поются,
Что глаза темнеют,
Ставши от восторга
Влажными до слез.
В городе Лахоре
Мир и дружбу славим,
Пусть стихи поются,
Пусть стихов не счесть...
Говорит хозяин:
— Мы вам всех представим,
Чтобы всех вы знали...
Здесь Карачи?
— Здесь!
Делегаты встали,
Поклонясь в молчанье,
Кто их раз увидел,
Больше не забыл.
Как бы ни храбрились
Нынче англичане,
Есть в Карачи люди,
Люди — не рабы!
— Здесь Лахор? —
Лахорцы поднялись стеною.
Мастера, поэты,
Пакистана честь,
Чувств их половодье
Как поток весною.
— Здесь ли пешаварцы?
— Пешаварцы здесь!
Горцы встали гордо,
Черные жилетки,
Белые тюрбаны,
Чапли на ногах.
Это встали горы,
Где стреляют метко,
Где, как пули, песни
В сердце бьют врага!
За Хайдерабадом
Поднялася Кветта,
За Мультаном — Дакка,
Джунгли и холмы,
Села и деревни...
Как в часы рассвета
На зари рожденье
Засмотрелись мы.
Край, что так обилен,
Край, что так унижен,
Край, что весь в грядущем,
Сердце освежил.
От лачуг крестьянских
До рабочих хижин
Поднялся пред нами,
В этих людях жил.
— Сколько ни ходи, товарищ,
Вокруг света,
В самой дальней дали
Будешь слышать вдруг:
«Есть Москва на свете,
Передай привет ей!»
— Есть Москва! —
Сказал нам
Неизвестный друг.
Уж горел над нами
Звездный хвост павлиний,
Манговая роща
Сонная шуршит...
А сейчас в России
На деревьях иней...
Это не для справки,
Это для души.
Встали пакистанцы,
В черном все и в белом,
Криками раскачивая сад...
«Совет — Пакистан тарраки! —
Гремело: —
«Пассандка дости
Зиндабад!»[5]
Коробка сигарет
В гнезде орлином над рекой,
В таких горах далеких,
Где только желтых скал покой,
Есть дом неодинокий.
Вещей богатых в доме нет,
Но на почетном месте
Лежит коробка сигарет,
Как знак высокой чести.
Она лежит уж много дней,
Как лучшая из сказок,
Картинка старая на ней
Не потеряла красок.
А путь она большой прошла,
Пока дошла до дома,
В лесах была, в лугах была,
Все тропы ей знакомы.
С ней были бережны всегда,
Хоть горцев руки грубы,
Ее касались иногда
Их каменные губы.
И чтобы к вечеру поспеть,
Бывало на рассвете
Из дальних сел ее смотреть
Шли женщины и дети.
Она лежала на коврах,
Под яблоней и тутом,
В цветах лугов, в больших горах,
Где снег и очень круто.
Когда открылась ей страна
Сурового привета,
Была в коробке лишь одна,
Одна лишь сигарета.
И сели лучшие в кружок
И в очередь курили,
И голубой летел дымок
В ущелье, как на крыльях.
И до сих пор приходят в дом —
Он вовсе не угрюмый, —
Хозяин потчует вином,
Лепешкой из изюма.
И повторяет свой рассказ
От слова и до слова.
Иной, хоть слышал уж не раз,
Готов послушать снова.
— Люблю стихи я, как дитя,
Сам много знаю разных, —
Мой друг, певец, сказал шутя. —
Пойдем в Лахор на праздник!
Я буду петь, ты говори... —
В Лахоре были вскоре,
Коробку эту подарил
Мне человек в Лахоре.
Здесь нарисована Москва,
А это Кремль зовется,
А это в садике трава,
А это речка льется.
А как мы речку перейдем,
Тут, видишь, мост поставлен,
Так в этом доме, видишь дом,
Вот тут живет сам Сталин!
— Смотрю не раз, — сказал сосед,
Беря коробку робко. —
Ни у кого подобной нет;
Чудесная коробка!
Святой человек
Спускались ли завтракать
Мы поутру,
Домой ли шли полночью даже,
И ночью и днем,
И в дождь и в жару
Сидел он под лестницей нашей.
В изодранных тряпках,
Пятнистых, как тиф,
Весь в шрамах, вовеки не мывшись,
И четки вертел он,
Глаза закатив,
Совсем от земли
Отрешившись.
Какие виденья
Витали пред ним
И жили в таком человеке?
Он с пеной у губ,
Как святой пилигрим,
Сидел, как в преддверии Мекки.
И что-то, склонясь,
Бормотал он порой.
В расчесах лиловые ноги,
Когда мы к себе
Возвращались домой,
Плюясь, убирал он с дороги.
И мы говорили со злой простотой,
Не думая молвить худого:
— Ведь вот же сидит
У отеля святой,
Сидит — и не купишь такого!
Раз вместе спускались
Мы с другом одним,
Все тонкости знал он ислама,
Сидел наш святой,
Как всегда недвижим,
Глаза закативши упрямо.
И к небу был взор,
Как всегда, вознесен,
Молитвенно сложены лапы.
— Кто это? — спросили мы друга.
И он
Ответил: — Кто это? Гестапо!
Сон
Ночной Лахор в покое.
И в мой, наверно, сон
Ворвется пестрый, броский