Мю Цефея. Дикий домашний зверь - страница 14
— Поганцы, — ласково проговорил Величайший. — Это что же вы такое вытворяете? Серебришка захотелось поднять, а? Вот же алчные людишки. Алчные и безмозглые. Тупые и бездумные.
— Где моя жена? — прохрипел Мазай.
— У тебя есть жена? — поднял бровь Величайший. — Понятия не имею. Где устроитель боев?
— Я здесь, Величайший…
— Возвращай ее из боя.
— Величайший?
— Возвращай моего ящера, тупица. Ну эту… Как ее там назвали? Красотку?
— Это невозможно…
— Возвращай ее из Клетки. Или ты думаешь, я позволю и дальше рисковать моим новым сердцем? Да ты совсем тупой…
— Но ведь тот, кто вошел в Клетку, ступил на длань божью. Все теперь в его руке…
— Это я здесь бог, тупорылая курица. Это я держу твою жизнь в руке. Вернул мое сердце немедленно! Молчи! Еще слово — и я тебя убью.
В наступившей тишине было хорошо слышно, как разъехались решетки, разделявшие шар Клетки. Как зарычали молчавшие до поры противники. Как бросились вперед, как сцепились. Как закипел бой.
— Охренеть! — только и мог сказать Величайший.
— Проклятый город, — произнес Величайший, наблюдая, как черный Бармаглот и раскрашенная сияющими узорами Красотка танцуют по стенам Клетки изнутри. — И пора бы ему давно сдохнуть, а он все не дохнет и не дохнет, прямо как эти твари. Живучий, падла.
Твари в решетчатом шаре словно плясали друг напротив друга, перетекая со стен на пол из полушария в полушарие. Нос к носу, не совершая пока резких бросков, балансируя, балансируя, балансируя…
— И какую же остроту придает возможность, что я могу потерять сегодня все. — Величайший мелко закашлялся. — Я прямо чувствую вкус жизни на губах. Давно, давно так не было. Спасибо. Порадовали старика, хоть так. Только если она проиграет, я вас все равно убью. Да даже если и выиграет… Никто не должен знать столько лишнего. Я даже своего морфобиолога на днях удавил — уж больно он руку на мне набил, хотел большего. Эй, Хирург. Я слышал, ты был неплох в своем деле, прежде чем скатился до подрезания мозолей на пятках у ящериц? Не хочешь рискнуть, поковыряться в моей требухе? Хе-хе. Шучу.
Величайший слушал, как скандирует Пентагон «Бар-ма-глот! Кра-сот-ка!», и криво скалился:
— Посмотрите на это. Ушмаль. Великий, трижды возведенный. Он появлялся и погибал, его возводили вновь, обычно очень далеко от прежнего места, и каждое основание вызывало великое переселение алчущих населить его брошенные стены. Казалось бы, куда в него столько влезает, а секрет простой. Ушмаль — это путь в небытие. Люди перестают рожать, потому что не хотят жертвовать первенцами, люди не хотят тяжелого труда, им хочется сладкого забвения, и город дает им все, что они попросят. Великий Ушмаль — это путь в лучший мир, это ворота, пристанище на пути из ужаса ежечасного труда в поте лица своего в бесконечную иллюзию. Люди хотят эмоций и ощущения биения пульса жизни — вот вам пульс жизни, в Пентагоне. Все поместятся в нем, все народы и века пойдут через него, и не останется больше ничего. Только я. Его самое ужасное чудовище. Я здесь самый страшный ящер!
— По-моему, — прохрипел Мазай в пол, — ты здесь мозгами самый изувеченный.
— Тихо, — прошептал Величайший, подняв костлявый палец. — Вот!
Красотка и Бармаглот на мгновение замерли… и врезались друг в друга, словно перемешались в темноте, закатались по решетчатой сфере в абсолютной тишине, только их тяжелое дыхание, хруст срываемой когтями чешуи и скрип зубов, катались все быстрее. Еще быстрее. Еще быстрее. И вдруг их комок словно взорвался фонтаном светящейся крови. Красотка с задушенным рыком задрала к небу кусок вырванного горла Бармаглота. А тот из черного стал белым — из-за залившей его собственной светящейся крови.
Единый вопль с трибун был ей ответом.
— Эй, вы. — Величайший указал пальцем на Клетку. — Забрать ее оттуда. Немедленно.
Тут же вниз из ложи рванули резкие парни в бронекорсетах с хитиновыми стрекалами наперевес. С той стороны Клетки им навстречу рвались бойцы в анатомических доспехах с жалометами и знаками кусающего свой хвост аспида.
С ходу внизу они столкнулись, и вокруг Клетки закипела драка. Сначала драка. А потом уже и сражение.