Мю Цефея. Дикий домашний зверь - страница 66

Ответный залп фрегатов разнес зеркало в клочья. Юркие корабли палили из всех орудий, пока не сожгли на орбите всю высокотехнологичную технику — в прицелах остались только крепкие дома колонистов на самой Родезии. Под прикрытием орбитальной бомбардировки десантные капсулы уже заходили на посадку — датчики прощупывают каждый холмик, блестящие бронекостюмы гудят в нетерпении перед боем.

Жаклин отстучала кодовый сигнал азбукой морзе, и на орбите зашевелились шестеренки, загудели котлы. Ее любимый, уютный, милый дом, безмолвно парящий в невесомости, вдруг ожил и задышал струйками пара, корректируя орбиту. Открылись заслонки ракетных шахт, замигали индикаторы ламповых компьютеров, принимая целеуказание с наземных радаров.

Догадайся хоть один офицер, хоть один матрос забыть о скупых колонках цифр, выглянуть из иллюминатора и сверить картинку на тактическом дисплее с реальностью, Родезия бы непременно пала в этот самый момент. Огромная неуклюжая первобытная махина, стучая паровыми котлами, сияла на черном небе ярче любой звезды. Но датчики боевых кораблей искали другое: выхлопы ядерных реакторов, раскаленные ракетные сопла, горошины антиматерии внутри варп-двигателей. Дом Жаклин, конечно, они тоже заметили, но в списке приоритетов его место было где-то на уровне крупного космического мусора.

Когда угловатый механический летающий замок проснулся, зафырчал, размял мускулы и одним сочным залпом плюнул федератам в спину, расстрелял их в упор и от непривычной отдачи развалился на части сам, на орбите и вправду не осталось ни живых людей, ни целых машин, один только мусор.

Вот только по поверхности Родезии уже грохотали башмаки бронекостюмов десанта, а безоружный штабной корабль успел сбежать за подмогой, вопя на всех частотах: шлите в транзит еще больше бравых офицеров и матросов, славы здесь хватит на всех. Регулярная армия оказалась не по зубам роботам-рабочим и роботам-садовникам — их микросхемы сгорали во вспышках EMP-гранат, их прочные корпуса плавились под огнем боевых скорчеров. Сталь схлестнулась с живой плотью, но живые и все же работающие, словно отлаженный боевой механизм, десантники федератов стреляли слишком метко, а прыгали слишком юрко.

Медленно, но неуклонно защитники Родезии отступали, сдавали территорию, теряли механических солдат, таяла энергия в аккумуляторах, пустели ракетные шахты.

Далеко от зоны вторжения, из-подо льдов южного полюса, в небо взмыли спасательные челноки с семьями колонистов. Они не умели и не хотели убивать, они не задумывались о мести — только о том, чтобы продолжить заниматься любимым делом. Пусть не здесь. Точно не для дяди. Космос безбрежен — поди найди в них два десятка не самых глупых людей.

Александр, Жаклин, Герберт и Бу остались прикрывать отход. Они лучше всех умели делать именно это.

Друзья отступили к дому на скале, у подножия которого еще утром они похоронили хозяина. Друзья поднялись на балкон, разлили последнюю бутылку бурбона и опрокинули по шоту молча, не чокаясь.

Внизу живой ковер из механических пауков и обломков садовых роботов тщетно пытался остановить цепочку гордо шагающих людей — новых, которых уже по счету, полноправных хозяев Родезии. У них получалось очень плохо, но тут с южных равнин на звук драки, на песни Бу, на последний бой пришли разъяренные крокодиловые коты.

Они не были закованы в композитную броню — только в ороговевшие пластины. У них не было винтовок, ни лазеров — но крепкие когти вскрывали костюмы десанта, как консервные банки. На стороне котов были рефлексы хищника и обостренные чувства, но разницу делало другое: они сражались на собственной земле и за себя.

Александр наслаждался симфонией убийства с лучшего места на самой удобной обзорной площадке. Он перекатывал по языку жгучую жидкость, вспоминая о теплом родезийском солнце и нарядных золотистых початках жгучей кукурузы. В нотках бурбона были и сладость побед, и горечь поражений, и едкий дым над родным домом, и едкий пот на бедрах Жасмин. Выдержанный тридцать лет напиток бережно зафиксировал историю колонии, он сделал работу на отлично и растворялся в Александре, делая его чуть расслабленнее и сильно мудрее.