Н.А. Львов. Очерки жизни. Венок новоторжских усадеб - страница 25

Приспособленный под дом флигель был соединен с оранжереей, в которой выращивали персики и ренклоды, а над оранжереей “в утепленном помещении водилось 18 штук павлинов, частью обыкновенных, сине-зеленых с золотом, частью белых. Павлины взлетали на старую высокую липу и громким, довольно неприятным криком возвещали о том, что на противоположном берегу Тверцы кто-то взывает о перевозе”.[131]

Дмитрий Сергеевич умер на 93 году жизни, его погребли на родовом кладбище в Прутне, а имение он завещал племяннице Татьяне Петровне Балавенской.

Прошлое усадьбы еще остро ощущалось: в книжных шкафах сохранялись тома на французском языке, пушкинские альманахи и дуэльный кодекс.

Она пыталась вдохнуть новую жизнь в старую усадьбу, но ей это не удалось. Начиналась эпоха заката русской усадьбы. Татьяна Петровна перезакладывала Василёво, но удержать не смогла.[132]

На рубеже столетий, особенно после революции 1905 г., дворянские усадьбы были обречены. На смену романтичному, философствующему дворянству приходит новый класс — нарождающаяся буржуазия, как правило, выходцы из купечества, многие из них получили университетское образование, были энергичны и предприимчивы. Последним владельцем усадьбы стал Василий Ефремович Новосёлов, представитель новоторжской купеческой династии. Его жена — Глафира Ефремовна, урожденная Новосёлова, приходилась ему двоюродной сестрой. Новоселовы “усыновили малолетних мальчика и девочку из соседней деревни”, в приличном состоянии поддерживали дом и парк с каскадами прудов.[133] По воспоминаниям потомков, Василий Ефремович перед домом, на террасе партерного парка, устроил теннисный корт, где проводились соревнования между друзьями и соседями. Он сам был отличным теннисистом и, как истинный новотор, азартным голубятником, завоевывал гран-при на голубиных садках в Монте-Карло. По политическим убеждениям слыл либерал-демократом.[134]

В усадьбе летом устраивались музыкальные вечера, которые не обходись без участия музыканта-виртуоза Александра Александровича Волкова, закончившего консерваторию по классу органа с золотой медалью. Так продолжала существовать русская усадебная культура.

Ныне сохранилось ничтожно мало. Из построек: валунный мост, который в народе называют “Чертов мост”, полуразрушенная каскадная система прудов и восточный хозяйственный корпус, когда-то перестроенный под дом.[135] Перед домом — затянутый ряской небольшой пруд “Тритон”. Несколько замшелых каменных ступенек ведут к дому, рядом лежит камень, на нем высечено: “17 июль 71”. Исследователям еще предстоит раскрыть тайну этой надписи.

Садик запущенный, садик заглохший:

Старенький, серенький дом;|

Дворик заросший, прудок пересохший;

Ветхие службы кругом.

(Вел. кн. К. К. Романов)

Усадьба Митино появилась позднее Василёва, была меньше по территории, более камерной, находилась на левом крутом берегу Тверцы, но обе усадьбы были неразрывно связаны и ближайшим родством владельцев, и замыслом зодчего, преподавшим их как единый комплекс.

“Мягкая” государева дорога Петербург — Москва проходила по левому берегу Тверцы.[136] С 1834 г. дорогу подняли с берега вверх, она прошла по территории усадьбы Митино. В 1850 г. трассировку дороги изменили: нынешняя автотрасса на этом участке совпадает с ней, проходит в полутора километрах от усадьбы. От шоссе к Митину ведет просека, перерастающая в подъездную аллею вековых лип и берез. При въезде в усадьбу сохранились многовершинные ели — это остатки живой изгороди, когда их перестали подрезать, образовалась многоверхушечность. В бывшей усадьбе ныне санаторий.[137] В Митине сохранились: усадебный дом (не львовский), частично — хозяйственный комплекс и парк, созданные на рубеже XVIII—XIX столетий по проектам Н.А. Львова. От зоны хозяйственных построек начинался парк. В нем можно встретить немного старожилов — реликтовых экземпляров бальзамической ели, канадской лиственницы, каштана конского павиа, черного ореха; в основном, в парке сейчас порослевые экземпляры. Просматривается планировочная структура парка: множество дорожек и камни-валуны — ориентиры их направления. Это, пожалуй, и все, что осталось от пейзажного парка, в котором “излучины и повороты не для того сделаны, что так вздумалось садовнику, но каждая из оных имеет свое намерение и причину”, и лишние шаги гуляющего будут оплачены новым, неожиданным удовольствием, впечатлением: сюрпризом-беседкой, “древними” развалинами, горкой-цветником или садовой скамейкой.