Н.А. Львов. Очерки жизни. Венок новоторжских усадеб - страница 3

Он же в эпиграммах на Львова отмечал доброту души друга:

Всяк знающий его вам скажет, что такова

Не сыщешь добряка второго.

Львов наделен ярким чувством юмора, самоироничен, о чем говорит эпиграмма “К моему портрету, писанному господином Левицким”:

Скажите, что умен так Львов изображен?

В него искусством ум Левицкого вложен.

В 1777 г. Львову представилась возможность отправиться в восьмимесячное путешествие по Европе: Англия, Германия, Франция, Испания, Нидерланды. Он все впитывал, как губка, записывал, зарисовывал. О благотворном влиянии путешествий на Львова писал его друг Михаил Никитич Муравьев: “Много способствовали к образованию вкуса его и распространению знаний путешествия, совершенные им в лучшие годы жизни, когда чувствительность его могла быть управляема свойственным ему духом наблюдения. В Дрезденской галерее, в колоннаде Лувра, в затворках Эскуриала и, наконец, в Риме, отечестве искусств и древностей, почерпал он сии величественные формы, сие понятие простоты, сию неподражаемую соразмерность, которые дышат в превосходных трудах Палладиев и Мишель Анжев”.[16]

Франция эпохи энциклопедистов переживала театральный бум. Львов с друзьями бывал в театрах, где шли классические трагедии и особенно модные тогда комические оперы.

В 1777 году, в начале августа, 26-летний Николай Львов вернулся из длительного путешествия по Европе в Петербург и поспешил в родные Черенчицы.

Я прижал к сердцу молодецкому

Землю русскую, мне родимую...

Новоторжская деревня приняла светские манеры молодого барина неодобрительно: “Я вернулся из Парижа, — вспоминал он спустя 20 лет, — я был во фраке и с напудренной головой, деревенщина ничего в этом не понимала и принимала мой наряд и мою вежливость за кривляние уличной обезьяны”.[17]

Разнополый прынтик с мельницы

На мороз колени выставил.

Что ты этак жмешься, шаркаешь,

В три погибели ломаешься?

Я таких только на ярмонках

Обезьян видал на сворочке...

Львов пришел на родовое кладбище, в Арпачёво, поклонился могилам предков. Еще в путешествии он решил поставить надгробный памятник на могиле отца. На олонецком Александровском заводе были отлиты чугунные плиты, друзья — И. Хемницер, М. Муравьев, Г. Державин — написали эпитафии. Ко дню памяти батюшки, в ноябре, памятник установили.[18]

По возвращении в Петербург Николай Львов служит в Коллегии иностранных дел, у П.В. Бакунина, в доме которого был устроен любительский театр. Львов был организатором, постановщиком комедии Ж.Ф. Реньяра “Игрок” и комической оперы А. Саккини “Колония”. Среди актеров-любителей особым очарованием, сценическим темпераментом, красивым, хорошо поставленным голосом выделялась Мария Алексеевна Дьякова. Они были знакомы давно: юный Львов по прибытии в Петербург бывал в доме Дьяковых, потому что хозяйка дома, Авдотья Петровна, приходилась ему двоюродной тетей, а с Марией Алексеевной они были троюродными братом и сестрой.[19]

Нам хорошо знаком ее образ, запечатленный тогда, в 1778 году, кистью Д.Г. Левицкого: мягкий овал лица, робкая, чуть приметная улыбка, лучистые глаза. В портретах (быть может, в этом отличие их от фотографий) всегда есть загадка, недоговоренность... кому адресован этот взгляд, излучающий задумчивую нежность?

Поклонников у Марии Алексеевны было немало. Безнадежно влюбленный И.И. Хемницер посвятил ей первое издание своих басен, граф Сегюр на обороте её портрета написал:

Как нежна ее улыбка, как прелестны ее уста,

Ничто не сравнится с изяществом ее вида...

В ней больше очарования, чем смогла передать кисть,

И в сердце больше добродетели, чем красоты в лице.

Влюбился в нее и Львов. И она душою предпочла его. С 1778 г. у влюбленных начался бурный роман. В ноябре 1780 г. они тайно обвенчались в небольшой деревянной церкви на Васильевском острове,[20] но более трех лет скрывали свой брачный союз.

Семейные предания рассказывают романтическую историю их тайного венчания,[21] причиной его называют несогласие родителей невесты из-за бедности жениха, но исследователи отыскали документы, свидетельствующие о несколько иных мотивах более чем трехлетней тайны их брака. Причины этой тайны были прозаичнее и весомее: в то время (1780—1783 гг.) шло разбирательство и судебный процесс по подозрению в злоупотреблениях служебным положением А.А. Дьякова — отца невесты. Николай Львов был свидетелем в этом процессе. По процессуальным нормам свидетель не мог находиться в близком родстве с обвиняемым, к тому же подобное обстоятельство явно повредило бы карьере Львова. Только в 1784 году, когда обвинение с А.А. Дьякова было снято, молодые “обнародовали свою тайну” — объявили о браке.