На 127-й странице - страница 3
Рогаткой пальцев он коснулся своих глаз, а потом указал ими в мою сторону. И пошел дальше куда-то по своим полицейским делам.
Ну, да. Сейчас у меня под глазами наливаются два огромных синяка. Такая вот физиология. Бьют по затылку, а синяки под глазами.
Ну, что? Двинули? А вы можете начинать смеяться. Это ведь шоу. Не ниже первого канала. Больно декорации крутые. Обхохочетесь. А мне все равно. Мне на вас на…рать. Но вот дочь с внуком наверняка тоже смотрят. Внук вряд ли что понимает, маленький еще, а вот дочь переживать будет. Так что ведем себя достойно. Как же болтает! Ну, ничего. Голодный волк в обморок не падает. Это голодный волк. А как насчет волка с сотрясением мозга? Будем считать, что и с сотрясением мозга волк тоже в обморок не падает. А я волк? Да, я – волк, еще какой волк!
Так я и двигался, подбадривая себя. Прошел булочную, еще пару каких-то лавок. Почти прошел парикмахерскую с гордым именем "Барбершоп "У Джорджа", где скучал пожилой мастер, но вернулся назад. В окне парикмахерской отражался крепкий мужчина, выше среднего, и я подумал, что впервые вижу себя. Смешно? Можете опять хохотать. У меня были длинные, до плеч черные курчавые волосы, густая борода и усы. Волосы блестели и, скорее всего, из-за того, что были жирными, а значит грязными. С этим надо было что-то делать. И я шагнул в барбершоп.
– Привет, Джордж, – сходу заявил я.
Старичок отложил газету, которую читал.
– Чем могу помочь, мистер?
– Постричься и побриться, – сказал я и снял котелок.
– О! – только и смог сказать старичок.
Кровь успела пропитать волосы вокруг раны и засохнуть. Все это, наверное, выглядело неважно.
– А вы точно уверены, что вам надо ко мне, а не в больницу?
– Я там уже был, Мастер, – решил я немного подлизаться. – Они меня заштопали, но, когда я попросил их постричь меня, они сказали, что мне надо к вам.
– Ну, что же садитесь, но вам, с учетом всего этого, – он помотал руками над своей головой. – Будет стоить подороже.
– Все состричь и все сбрить. Это сколько?
Старичок пошамкал губами:
– Доллар.
– Стригите, – согласился я и уселся в единственное кресло в этом барбершопе. – Получите полтора, если мне все понравится.
Старичок крутился вокруг меня, щелкая своими ножницами, а меня снова словно окутал какой-то туман.
– Ну, вот готово!
Я выплыл из тумана и взглянул в зеркало. Было бы смешно, не будь так грустно. Старичок добросовестно сбрил мне бороду и усы, а на голове сделал мне ирокез. Волосы на самой ране он верно побоялся трогать, но вот вокруг все, как я и просил его, было сбрито. Ладно одену котелок, и никто не увидит.
Я протянул ему бутылку, врученную мне барменом.
– Полейте на болячку, мастер и … сами может глотнуть.
Старичок не отказался ни от первого, ни от второго.
Вручив Джорджу мятый доллар и монетку в пятьдесят центов, я покинул барбершоп.
Безбородое и безусое лицо приятно холодил ветерок.
«И обожгли мне щеки холодной острой бритвой восходящие потоки», – почему-то пришло в голову.
Сцена 4
Помещение аптеки Фрица было не больше барбершопа Джорджа, но гораздо опрятней. В комнате была еще одна дверь, которая, наверное, вела в лабораторию, где взглядам посторонних не место. А лестница слева вела куда-то наверх. Скорее всего, там было жилище самого Фрица.
Одет аптекарь был безукоризненно. Жилетка, брюки в коричневых тонах, белоснежная рубашка. Лысину Фрица обрамляли седые, коротко подстриженные волосы. Недостаток растительности на голове компенсировала седая борода, как у голландских моряков, то есть без усов.
Аптекарь стоял ко мне спиной и что-то переставлял в многочисленных шкафчиках со стеклянными дверцами, занимавшими всю заднюю стену комнаты.
– Добрый день, Фриц, – начал бодро я, но попытка оказалась неудачной.
– Герр Циммерман, с вашего позволения. – Аптекарь повернулся. Из-за очков на меня смотрели строгие глаза.
– Но… , – я указал на надпись на стеклянной витрине, на которой было написано «Fritz’s drugstore».
Аптекарь только поморщился.
– Что вам угодно молодой человек?
– Я хотел бы услышать рассказ о вашем порошке из толченого мела.
Эта попытка разговорить Фрица была еще менее удачной. Аптекарь побелел, потом покраснел, а его голос сорвался в фальцет.