На берегах Гудзона - страница 13
— Клянусь вам, — всхлипывала она.
Следователь сразу принял отечески-мягкий вид. Он успокаивающе положил ей руку на плечо и сказал ласково:
— Не плачьте. Успокойтесь. Доверьтесь мне… Я вам желаю только добра… Вы, верно, очень любили г. Роулея?
— Да.
— А он обращался с вами грубо и бессердечно, не правда ли?
— Да.
Черные глаза ее гневно блеснули, тонкие губы задрожали. Следователь поднял руку ко рту, чтобы скрыть невольную улыбку. Как легко, однако, иметь дело с женщинами. Вот он ее настроил на тот лад, какой был ему нужен.
— Бедное дитя, вы, наверно, очень сильно страдали от такого бессердечного отношения?
— Да, ужасно! По временам мне казалось, что я с ума схожу, в особенности… — она замялась.
— Когда он вас оставил ради другой женщины? — ласково договорил за нее следователь.
— Ради замужней женщины… Она даже не красива и, кроме того, старше меня… — Этель Линдсей совершенно забыла, где она находится.
— И вы еще могли любить такого человека?
— Иногда я так страшно злилась на него, как будто моя любовь…
Слезы мешали ей говорить.
— Превратилась в ненависть, не правда ли?
— Да, по временам я ненавидела его…
— Вы, стало быть, признаете, что ненавидели его?
Г. Клинтон опять стал следователем. Голос его звучал холодно, резко.
Этель Линдсей вся съежилась.
— Я… нет… я ничего не признаю, я только говорю…
— Вы в этом уже признались. Ну, на сегодня хватит.
Следователь приказал увести арестованную. Он посмеивался, видимо, оставшись очень довольным результатом дня. Взглянув на часы, он почувствовал, что проголодался.
СМЕРТЬ В НОЧИ
Генри Уорд сидел в рабочем кабинете своей городской квартиры и читал письмо, которое только что принес ему посыльный. В письме было несколько слов:
«Завтра в десять часов вечера его перевозят в С. С,».
Подписи никакой.
Несмотря на кажущуюся незначительность содержания, письмо, по-видимому, произвело на миллионера известное впечатление. После некоторого раздумья он взял телефонную трубку и попросил соединить его с заводом.
— Алло!.. Да, говорит Уорд… Это вы, Дэвис? Пошлите мне немедленно Браса… и Гарриса… Поняли? Сейчас же… Хорошо. — Он положил трубку.
Приблизительно через три четверти часа служитель доложил о приходе Джима Браса.
— Проводите его сюда. Если Гаррис явится, пусть подождет. Только не в передней. Для всех других меня нет дома.
Вошел Джим Брас — здоровенный, рослый малый с красным лицом и хитрыми глазами.
— Каково настроение? — спросил фабрикант, не удостоив его ответом на приветствие.
— Не из лучших, г. Уорд.
— Значит, вы плохо работали, — напал на него Уорд.
— Нет, г. Уорд, я делал все, что в моих силах. Но мне не удалось пересилить влияние Бенсона. Он использовал этот случай, чтобы усилить свою агитацию за сближение и братство всех рас и народов, рабочие же…
— Не болтайте так много. Я очень недоволен вами. Это уже второй раз, как вы не оправдываете своего назначения. Не думаете ли вы, что я вам плачу только для того, чтобы вы могли вести легкую жизнь?
— Я приложу все старания, г. Уорд.
Голос Браса звучал неуверенно. Он предчувствовал недоброе. Что ему останется делать, если благословенный дождь долларов прекратится, и ему придется вновь приняться за честный труд?
— Я сделаю все, что в моих силах, г. Уорд, — повторил он.
— Завтра в десять часов вечера его перевозят. До того времени…
— Да, г. Уорд, но я опасаюсь…
Угрожающий взгляд фабриканта привел Браса в трепет.
— Некоторые из них на нашей стороне, — сказал он поспешно.
— Сколько?
Брас смутился.
— Приблизительно… около…
Он замялся.
— Сколько? — не отставал от него жесткий голос.
— Около ста пятидесяти, — с усилием вымолвил Брас.
Уорд засмеялся резко, зло.
— Сто пятьдесят из двадцати тысяч! Недурной процент, в самом деле!..
— Это не моя вина, г. Уорд. Рабочие не дают себя больше обрабатывать, как прежде, а эти проклятые воббли[1].
— Это меня не касается. Я вам даю задание, и вы должны его выполнить. Поняли? Завтра утром в десять часов вы мне представите отчет.
Уорд повернулся к Брасу спиной, и тот выскользнул из комнаты, радуясь, что еще так удачно отделался.
Беседа с Томасом Гаррисом была несколько дружелюбнее. Уорд пригласил этого обанкротившегося провинциального адвоката с лисьим лицом сесть и даже придвинул к нему коробку сигар; он умел ценить услуги этого человека. Показав ему полученное утром письмо, он спросил: