На берегу великой реки - страница 12

– Музыку! – загорланил он. – Музыку! Елена, ко мне!

Но Елена Андреевна не вышла на зов мужа. Она только плотнее прикрыла дверь в детскую комнату. А по дому неслось уже новое приказание:

– Послать Аграфену! Аграфену ко мне!

Ключница Аграфена (ох, как не любил ее Коля!), румяная, дебелая, в ярком цветастом сарафане, не заставила себя долго ждать. Войдя в гостиную, она томно повела плечами и поклонилась сначала гостю, а затем хозяину.

– Изволили звать, батюшка-барин?

– Девок давай! Пускай песни поют да хороводы водят. Быстро! И сама не задерживайся…

В гостиной появились дворовые девушки. Потупив глаза, они выстраивались вдоль стены в два тесных ряда.

– Начали-почали, поповы дочери! – подбоченясь, голосил отец, подражая выкрикам разбитных ярославских торгашей. – Запевай!

Аграфена взмахнула рукой, и девушки затянули величальную:

Довольный граф громко рассмеялся. Он потрепал самую молодую певицу по щеке и, вынув из кармана горсть серебряных монет, бросил их на пол.

С визгом подобрав деньги, девушки затянули хороводную. Они плавно ходили по кругу, держась за руки, напевая:

Ворвавшись в середину девичьего круга, отец сипло вскрикивал:

– Дуй! Крой! Эх-ма!..

В гостиной духота. Тускло мигали свечи. Большие тени пляшущих метались из стороны в сторону.

Коле неприятно, что отец пьян и куражится, как говорит о нетрезвых людях няня. Не нравится ему и граф. Какой-то чопорный. Глаза красные, как у зайца. На щеках багровые пятна, нос блестит, будто намазанный маслом. Он тоже здорово захмелел. Сразу видно. Вот отец остановился около него, утирается пестрым платком. Граф зашептал ему что-то на ухо.

– Что? Недоволен? – строго глянул он вдруг в сторону сыновей. – Кто может быть недоволен в моем дому, да еще в присутствии его сиятельства?… Эй, ко мне! Плясать! Слышишь?

Сначала Коля не понял, что этот возглас обращен к нему. Но отец схватил его за руку:

– А ну, пляши! Потешь дорогого гостя.

С силой вырвав руку, Коля быстро скользнул за дверь. Вслед ему неслись угрожающие крики отца:

– Я тебе покажу!..

Вихрем ворвался он в детскую и, крепко обняв мать, опустил голову к ней на колени. Мать ни о чем не спрашивала. Она понимала, кто обидел сына. Это был и ее обидчик. Только один он свободно живет и дышит в этом доме. Все остальные – рабы. Их удел – страдания.

…Граф уехал из Грешнева чуть свет. От завтрака он отказался, сославшись на головную боль. Измятый, невыспавшийся, Алексей Сергеевич сам открывал ворота и долго махал рукой, крича пропитым голосом вслед удаляющейся карете:

– Александр Петрович!.. Не поминайте лихом!.. Не обессудьте!.. Опять приезжайте!. Музыка будет. Свой оркестр заведу… Только приезжайте!..

Карета уже миновала псарню, последнее строение, которым заканчивалось Грешнево с Костромской стороны, а Алексей Сергеевич все кричал:

– Насчет Степки не забудьте! Сделайте распоряжение, кому полагается. Пускай доставят его ко мне! Живым или мертвым… Александр Петрович!.. Ваше сиятельство!..

И голос твой мне слышался впотьмах,

Исполненный мелодии и ласки,

Которым ты мне сказывала сказки

О рыцарях, монахах, королях.

Н. Некрасов. Из поэмы «Мать»

Алексей Сергеевич уезжал на целую неделю в Ярославль. Вернувшись домой, он вызвал старосту Ераста и начал похваляться. Оказывается, поездка в губернский город была очень успешной. Во-первых, удалось высудить у соседа-помещика некую сумму денег. Во-вторых, стронулось с места дело против сестры Татьяны, елецкой поручицы. Правда, пришлось понести расходы. То одному чиновнику красненькую, то другому. Известно: судиться – не богу молиться, поклоном не отделаешься. Зато обещали прижать ее как следует, выбить из грешневского угла. И, в-третьих, в губернаторском доме приняли прошение «об установлении розысков беглого крестьянина Степки Петрова».

Отдав Ерасту распоряжения по хозяйству, Алексей Сергеевич милостиво, без обычного крика, отпустил его. Затем он выпил бутылку кислого бургундского вина, привезенного из Ярославля по случаю успеха, и, достав из своего шкафа красивую резную шкатулку, долго любовался ею.