На берегу великой реки - страница 16
Как изваяние, застыла девушка. В глазах ее глубокая скорбь. Покорно ждет она решения своей судьбы. Какие еще муки придумает ей бессердечная игуменья?
А злые судьи выносят беглянке беспощадный приговор: вечное заточение в черном роковом склепе, в темной сырой стене!
Вот поднял руку главный судья с сухим, как пергамент, лицом. Палач воткнул длинный факел в землю и бросился к девушке. С громким отчаянным криком бьется она в его сильных и цепких, как клещи, руках.
Втиснул палач свою жертву в узкое могильное ущелье и быстро замуровал его тяжелыми камнями, густо смазанными вязкой глиной. Только крохотное оконце осталось в стене. В него будут ставить черепок с водой и бросать корки черного хлеба, пока не умрет несчастная пленница…
Елена Андреевна умолкла. В комнате наступила такая тишина, что слышно было, как тоненько посвистывает, словно суслик, ветер на чердаке.
– Мамочка, это правда? – содрогнулся Коля.
– Вероятно, правда, мой мальчик, – с грустью ответила мать. – Я прочла в новом журнале. Вчера прислали из Петербурга. О судьбе этой несчастной девушки написал поэт Василий Андреевич Жуковский.
Зябко передернув плечами, мать привстала. Глянула на Андрюшу, забеспокоилась: – Тебе опять плохо, мой милый?
– Нет, мамочка, что вы! – успокоил Андрюша. – Я просто думаю: какие нехорошие эти судьи! За что они так мучили бедную девушку?
– А я… я ненавижу их! – сурово сдвинул брови Коля. – Я им за все, за все отомщу!
Мать улыбнулась:
– Ах ты, мой славный мститель! Но ведь этих судей давно уже нет на белом свете.
Поправляя свечу, Елена Андреевна с сожалением вздохнула:
– Напрасно я вам все это рассказала. Совсем забыла, что вы у меня такие впечатлительные. Впрочем, дело поправимое. Мы сейчас повеселимся. Споем песенку. Мою любимую.
И, лукаво подмигнув Коле, она негромко запела:
Во поле березонька стояла, Во поле кудрявая стояла. Люли-люли, стояла, Люли-люли, стояла.
Мальчики дружно подхватили веселый, задорный припев:
Люли, люли, стояла, Люли, люли, стояла…
Дорогой подарок
В добрую почву упало зерно,
Пышным плодом отродится оно?
H. Некрасов. «Саша»
Каждое утро в одно и то же время появлялся Александр Николаевич на пороге детской. Щеки его горели от мороза. Хоть и не так уж далеко от Аббакумцева, да приходится идти открытым полем – ветрено, студено, а пальтишко учителя – на рыбьем меху.
– Ну-с, мы готовы? – приветливо произносил он, протирая запотевшие очки. – Прошу в классную. Пожалуйте, молодые люди!
Отец не терпел Александра Николаевича. Коля не раз слышал, как он при виде учителя ворчал:
– Не зря, ох, не зря его из семинарии выгнали. Бурсак! Вольнодумец! Тьфу!
Алексей Сергеевич давно бы отказал ему. Но были некоторые обстоятельства, удерживавшие его от этого шага.
Прежде всего – дешевле учителя нигде не найдешь. Платить приходится сущие гроши. – Затем и то следует учитывать, – вслух рассуждал отец, – квартира у него своя собственная, поить-кормить не надо. А пригласи учителя со стороны – хлопот не оберешься…
Занятия начались, как всегда, в половине девятого. В комнате, похожей больше на чулан, чем на класс, было прохладно. Елена Андреевна не раз просила мужа привести в порядок печку в классной, но Алексей Сергеевич и в ус не дул.
Коля сидел за партой в шерстяной курточке, а Андрюша кутался в теплый материнский платок. Они очень походили друг на друга, только у Андрюши волосы русые и глаза голубые, а Коля кареглазый с темно-каштановой шевелюрой.
Сквозь узорчатые, замысловато разрисованные морозом стекла полукруглого окна скупо пробивался голубой утренний свет.
Уроки начались с закона божьего. Как скучно тянулся первый час! Александр Николаевич то и дело позевывал, шагая из угла в угол и пощипывая свою русую бородку.
– Читайте «отче наш», – лениво приказал он Коле. Подняв голову кверху, тот утомительно однообразно, как муха, попавшая в паутину, жужжал:
– Отче наш, иже еси на небеси… хлеб насущный даждь нам днесь…
Затем взгляд учителя упал на Андрюшу.
– «Троицу»! – коротко произнес он.
Поправив платок на плечах, Андрюша поднялся неуверенно стал тянуть, словно опасаясь, что его сейчас накажут: