На дальних воздушных дорогах - страница 10

Да, положение было очень сложным.

Следующее утро выдалось холодным и ветреным. Мы встали с рассветом, чтобы к восходу солнца запустить моторы. Но времени для этого потребовалось гораздо больше, чем мы предполагали. Только в полдень закончились приготовления к взлету.

«Начальник небесной канцелярии» был в довольно мрачном настроении: с моря с сильным рокотом катились волны, шумно разбиваясь о берег. Тяжелые низкие тучи покрывали небо. Но ждать было нельзя.

Моторы взревели. Гидроплан помчался через пену волн в сторону моря.

Волны бились о фюзеляж набиравшего скорость гидроплана, время от времени совсем захлестывая его. Стекла покрылись льдом, сделались непрозрачными. Пришлось отодвинуть их, но холодная и соленая морская вода сразу же больно ударила нам в лицо. Скорость гидроплана возрастала, теперь он уже подпрыгивал на гребнях воли. Еще несколько секунд — и мы были в воздухе.

— Ура! — радостно крикнул Козлов. — Теперь все о'кей!

— Конец — делу венец, — ответил я с облегчением.

— Курс восемьдесят градусов! — скомандовал Штепенко.

— Есть восемьдесят градусов, — ответил я, разворачивая самолет в нужном направлении.

— Александр Павлович, рассчитай курс так, чтобы мы прошли южнее Святого Носа. Высота этого «носа» триста метров, а облака начинаются уже с пятидесяти, — предупредил Козлов штурмана.

— Будет сделано! — ответил Штепенко, склонившись над картой.

— Десять градусов вправо! — скомандовал он вскоре.

— Курс девяносто градусов, — ответил я.

— Так держать!

Сквозь тучи и снег самолет спешил на восток. Через несколько часов нижний край облаков немного поднялся, обнажив видневшуюся впереди серебристо-серую ленту Индигирки.

— Пять градусов влево! — скомандовал штурман.

— Влево нельзя, — возразил я, — там тучи до земли и страшно вьюжит.

— Но там место нашей посадки! — крикнул Штепенко.

— Попробуем, — сказал теперь Козлов. — Я наблюдаю за высотой, ты разворачивая по командам Штепенко.

Мы все трое были поглощены работой.

— Видите? — спросил после нескольких разворотов Штепенко. — Там, слева, эти черные холмы. Это и есть Чокурдах.

Слева мелькнуло и исчезло за самолетом что-то темное. Справа между берегами, покрытыми свежим снегом, текла широкая свинцово-серая река. Крутые волны с пенящимися гребнями бились о левый берег.

— Сто двадцать градусов вправо! — крикнул Козлов. Я выполнил команду.

— Идем на посадку, — снова послышался голос командира, когда самолет, заканчивая разворот, летел вдоль реки обратно. Шум моторов перешел в урчание, и через несколько мгновений гидроплан заскользил по волнам.

Расчет Козлова был настолько точен, что самолет, скользя против ветра и течения, остановился прямо напротив построек.

Это и есть Чокурдах, районный центр, — объяснял Штепенко, открывая люк для спуска якоря.

— Отдать якорь! — скомандовал Козлов.

— Есть отдать якорь! — ответил Штепенко. Якорь исчез в волнах.

— Выключить моторы! — прозвучала новая команда. Моторы утихли, винты сделали еще пару оборотов и послушно остановились.

От берега отчалила лодка и направилась к нам.

— Как чувствует себя пациент? — нетерпеливо крикнул доктор, когда гребцы оказались в пределах слышимости.

— Плохо, очень плохо, — ответил сидевший у руля мужчина с черной бородой. — Хуже некуда. Если бы вы прибыли завтра, то, наверное, было бы уже поздно…

Мы вместе с доктором спустились в лодку.

На берегу виднелось с десяток низких землянок и одно бревенчатое строение без крыши. Когда мы добрались до этого единственного строения, в его дверях появилась довольно пышная женщина. Волосы ее свисали в беспорядке, и лицо было заспанным, будто она только что встала с постели.

— Наш «врач», — представил ее бородач.

— Как дела у пациента? — Спросил доктор женщину знакомой нам скороговоркой.

— Он уже не жилец на этом свете, — протянула женщина. — Рана открытая, гноится и воняет так, что подойти нельзя.

Мы Открыли дверь. И действительно, уже в передней в нос ударила острая вонь. А когда врач, входя в комнату больного, открыл дверь, оттуда пошла такая вонища, что Мы поневоле зажали носы и вслед за бородачом скрылись в другой комнате. Через некоторое время туда пришли и акушерка с доктором. Доктор Голынский был красен от гнева.