На Днепре - страница 10
Пенек и сам склонен так думать: «Да, я „пропащий“!»
И не без оснований думает так Пенек. Поводов к тому много в любое время. Взять бы хоть это лето: мать за границей, всех «детей» отправили на лиман, недаром же его одного оставили дома:
— Он «пропащий»!
Пенек повторяет про себя:
— Пиши пропало… Мне уж ничто не поможет!
Тут он слышит голос Шейндл-долговязой. Она хочет предупредить неминуемое недовольство хозяина и настаивает:
— Пенек, прошу тебя, пойди ты в хедер!
Знойный летний день. Будни. Послеобеденное время. На улице пылает раскаленное солнце.
Пенек сидит в хедере и вместе с другими школьниками — их человек двенадцать — громко вторит за учителем, почти выкрикивая, грозные, суровые слова Пятикнижия, сопровождая их переводом.
От неустанного повторения одних и тех же слов, от гула детских голосов нарастает волна какого-то дурманящего угара. Монотонный говор сливается в ленивое жужжание, туманит голову, тяжелит сердце, заполняет всю комнату — похоже, будто кругом мерцают и чадят бесчисленные восковые свечи. Под его мерцание, под однообразный гул голосов перед глазами Пенека беспрестанно мелькает турецкая шаль: мать кутается в нее, когда пылает благочестием и любовью к богу.
Словно из-за туманной завесы дребезжит голос учителя, постепенно замирает, но тотчас же вновь пробуждается и зычно гаркает, словно бичом подхлестывает стадо.
И вдруг Пенека пронизывает неожиданная мысль. Он ясно чувствует всю бесполезность хедера, учителя, священных слов Пятикнижия о вечно пылающем Синае. Все это не для него, все это ему не впрок. Ведь он «нечестивец», «блудный сын», он швырнул черепахой в Фолика, он уже не раз преступил закон, не раз ночевал в конюшне у кучера Янкла, он «пропащий».
Губы Пенека как бы с разбегу продолжают повторять священные слова, сам же он их больше не слышит. Его мысль поглощена другим. Перед ним видение, объятое легким туманом.
Послеобеденный час. Кучер Янкл выводит на водопой рослых, красивых коней. Отец прилег у себя в конторе вздремнуть после обеда. Лежит он на боку в черном длиннополом сюртуке, глаза его полузакрыты, рот разинут, как у рыбы, выскочившей из воды. На морщинистом, старчески красноватом лице — капельки пота. Темно-седая борода странно сбилась набок. Когда отец проснется, лошади уже вернутся с водопоя. Янкл заложит их в коляску. Отец, в сером дорожном балахоне, с богословской книгой в руках, заберется на сиденье. Углубившись в чтение, он уедет куда-то по делам надолго, на целую неделю.
В большом «белом доме» останутся одни служанки, во главе с Шейндл-долговязой. «Белый дом» затихнет, будет полон покоя и прохлады.
Пенек любит эту тишину и прохладу, любит, когда родителей нет дома, любит оставаться со слугами, любит наблюдать за ними, когда спокойно, не спеша, они шествуют по комнатам. Они больше не подневольные люди! Они говорят независимо и уверенно, непринужденно и подолгу зевают, словно освобождаются от последствий дурного глаза…
А в хедере ребята по-прежнему выкрикивают громко, нараспев священные слова Пятикнижия. Слова густеют, наливаются свинцом, начинают походить своей святостью на отца, на мать, помогают им сковывать смирением Пенека — его, «пропащего», которому «уж больше ничто не поможет».
Пенек не чувствует, как его губы перестали повторять вслед за учителем слова Пятикнижия, не сознает, что медленно крадется из-за стола на улицу.
Не замечает этого и никто вокруг.
Немного спустя гул голосов неожиданно замрет — все в хедере спохватятся, что Пенека нет. За ним пошлют в «дом».
Но Пенек предусмотрителен. Он пошел в противоположную сторону, к залитым расплавленным солнцем убогим домишкам в боковых уличках. Начинаясь у молельни, сруба со старинным грушевым деревом у окон, они бегут в желтом пылающем мареве вниз по склону, к реке.
Здесь, вдали и от хедера и от дома, Пенек будет бродить один-одинешенек, словно неприкаянный. В «белом доме» его ведь так и зовут: «нечестивец», «блудный сын», «пропащий».
Из-за реки, из заросших густой буйной зеленью крестьянских дворов к нему далеким, звенящим эхом доносятся крики петухов.
Ну что ж! Пусть так! Пусть и его, Пенека, считают таким же никчемным и бесполезным, как это никому не нужное пение петухов!..