На дыбе. Русский исторический детектив - страница 18

Как и положено по изящному этикету, появилась хозяйка с золотой чаркой вина на подносе, с низким поклоном поднесла:

— Отведай, свет-батюшка, себе на здравие! Иоанн Васильевич едва взглянул на Василису, как задохнулся в восторге:

— Зело красота могучая, словно пламень сердце поражающа… Истинно, вторая египтянка Лиалида! — Строго посмотрел на Никиту: — Ты, стременной, небось погряз во глубине страстей? Сие вельми грешно.

Лицо Василисы заалело от царской похвалы. Мелентьев же заторопился:

— Негоже бабе стременного пред царскими очами быть! Ступай, Василиса, к себе. Государь ухмыльнулся:

— Суров ты, обаче! Аз реку: ныне же пришли Василису во дворец. Незачем ей тут молодость губить.

Мелентьев раздул ноздри, сжал кулаки, но смолчал, лишь покорно склонил голову. Про себя же решил:“Не отдам жену!”

Прошло три дня. Ни Мелентьев, ни его Василиса во дворце не появились.

Государь о своем приказе помнил. Нахмурившись, произнёс:

— Малюта, что стременной Никита, жив ли? Или без передыху со своей молодой женой срамной малакией занимается? Скачи к нему, узнай!

Через малое время, вытирая пыль с потного лица, Скуратов появился во дворце, зло ощерился:

— Стременной сам сказался недужным и про свою Василису также ответствал.

Иоанн Васильевич как раз начал шахматную партию с Иваном Колычевым. Обдумывая хитрый ход, он кротко вздохнул:

— Зело грустно мне сие слушать, аз, грешный, молиться буду за здравие их, недужных! А покамест, Малюта, пошли лекаря моего Бомелиуса, пусть попользует…

В кибитке потрясся немец на Рождественку. Вернулся когда, загнусавил с поклоном:

— К женщине меня не допустили, а у самого хозяина, как у нас говорят в Пруссии, опасное воспаление хитрости. — Угодливо хихикнул.

Перекрестился Иоанн Васильевич, вздохнул:

— От сего недуга есть верный способ врачевания. — Многозначительно посмотрел на Скуратова: — Малюта, приготовь снадобье! Сейчас обыграю сердечного друга моего боярина Колычева и поедем навестить болезного. — Взял в руки фигуру, переставил на доске и с самым счастливым видом воскликнул: — Мат тебе, сокольничий!

…Кавалькада вскоре выехала из Спасских ворот Кремля. Против церкви Спаса на Бору Иоанн Васильевич остановился, снял богатую шапку, троекратно перекрестился, с притворным вздохом молвил:

— Помоги, Господи, облегчить страдания нашего раба Мелентьева!

Всадники двинулись на Рождественку. Царь красиво гляделся в седле.

— Ну, где тут хворый? — вопрошал Государь, входя в хоромы стремянного. — В опочивальне? На вил такой здоровый мужчина, а вот надо же, свалился!

Стременной, увидав, что над головой его сгущаются тучи, и впрямь занемог. В затылке что-то гудело, словно в большой набат били, а правая рука стала неметь.

Услыхав хлопанье дверей, шум под окнами, суетливую беготню челяди, Никита с трудом оторвался от подушки, хотел кликнуть слугу, чтобы одевал, как дверь опочивальни раскрылась. На пороге, в окружении своих головорезов, стоял ехидно улыбающийся Государь.

Волчьим взглядом впился в Никиту, а голос прозвучал елейно, маслено:

— И что с тобой, свет-Никитушка? И впрямь тебя в крюк согнуло. А я, грешный, думал, что ты хитришь, от Государя своего прячешься. Прости меня. неразумного. Малютушка, друже мой, зри: стремянной наш посинел, будто на льду посидел. — Помолчал, повздыхал. Со слезой в голосе добавил: — Лихорадка — не матка: треплет, не жалеет. А ты, Никитушка, исправно ли молишься Сыну Божию?

— Молюсь, Государь! — ляцкнул зубами Никита.

— Молись со слезами, с покаянием, припадай к Богу с верою. Милостив Бог есть, иже праведников любит и грешных милует, к стопам Его прибегающих.

Царь вдруг повалился на колени перед иконостасом, стукнул лбом в пол так, что гул пошёл, стал молиться.

Никита натянул на себя кафтан.

Появилась и Василиса. Она терпеливо дожидалась окончания молитв Государя, привалившись плечом на дверь и держа в руках поднос с чаркой вина и хлебом.

Наконец, Иоанн Васильевич бодро поднялся на ноги, выпил вино, смачно, неприлично долгим поцелуем присосался ко рту Василисы.

— Ты, стременной, верой и правдой служил мне. Теперь и я тебе облегчение пришел сделать. Говоришь, лихорадка у тебя? — Иоанн Васильевич ласково улыбнулся Никите.