На фарватерах Севастополя - страница 47
О готовности отразить врага говорилось и на партсобрании штабной организации.
Доклад о задачах коммунистов в штабе соединения сделал контр–адмирал Фадеев.
А Бобков в своем выступлении впервые, наверное, открыто и твердо сказал о том, о чем многие уже догадывались.
— Не ждите легкой победы и скорого окончания войны. Противник силен. Война будет долгой и кровавой. К этому и готовьте людей!
…В новой кают–компании в конце ноября состоялось чествование первых наших орденоносцев. Боевыми орденами были награждены лейтенант Глухов, штурман Дзевялтовский, комиссар Моисеев, командир тральщика Трясцин. Я в это время был оперативным дежурным. После вручения ордена Красного Знамени, после поздравлений и приветствий Иван Иванович Дзевялтовский возвратился в тоннель. Я от души обнял и поздравил его. От него пахло зимой, морозом. Зима в том году началась рано, и ее появление как–то неожиданно изменило все вокруг. Частый, крупный и пушистый снег заносил следы пожарищ, развалины зданий, воронки от бомб, грязь и разрушения. Все становилось сказочно красивым, неповторимым.
Была уже глубокая ночь, когда мы с Иваном Ивановичем вышли из тоннеля. Месяц высоко поднялся в небе, как у Гоголя в ночь перед рождеством, и светил во всю силу, а пахучий снег искрился и звонко скрипел под ногами. Вышел покурить и начальник штаба Морозов. Делая загадочное лицо, он сказал:
— Запасайтесь, хлопцы, биноклями, сегодня будет что посмотреть!
Прямо по целинному снегу мы с Иваном Ивановичем направились на катер к Дмитрию Андреевичу Глухову.
На набережной к месту стоянки катера была уже протоптана в снегу синяя под луной дорожка, и когда мы с верхней палубы по совершенно отвесному трапу спустились в узенький коридор, возле каюты Глухова толпились офицеры.
Глухов сидел за маленьким столом и что–то писал. Он был в синем рабочем кителе, из–под которого виднелся шерстяной свитер. Застенчиво и в то же время радостно улыбаясь, Глухов поднялся навстречу.
Я поздравил его, он смущенно поблагодарил, словно говоря: «Теперь надо еще лучше воевать!» Ордена на груди у него не было, но на переборке каюты на плечиках висел аккуратно разглаженный суконный китель с орденом Красного Знамени.
Орден Красного Знамени! Кто из военных моряков не мечтал заслужить его. С ним у каждого из нас связаны самые светлые и самые лучшие представления о доблести и мужестве советского человека, защитника Родины.
У кого из нас не замирало сердце при виде ордена Красного Знамени на груди ветерана гражданской войны! Мы внимательно всматривались в лицо этого человека и находили в нем черты необыкновенные, черты человека, которому свобода и счастье Родины дороже собственной жизни.
В дверь снова постучали, шли все новые посетители.
…В полночь по скрипучему и скользкому снегу, сползая и съезжая с бугров, мы взобрались на высокую гору. Снег то начинал быстро–быстро падать, то переставал, и отдельные снежинки, словно потерянные, кружились в воздухе и садились то на ресницы, то на кончик носа, то закрывали стекла тяжелого бинокля. А с моря приходил сырой, порывистый ветер.
В далекой белой мгле впереди чернел Севастополь. Редкие ракеты, как зарницы, вспыхивали на передовой.
В это время к берегам Крыма из Поти в сопровождении эсминца «Смышленый» подходил линейный корабль «Парижская коммуна».
Переход, как мы позже узнали, был тяжелый. Мокрый снег с дождем и штормовая волна до девяти баллов встретили линкор в открытом море. Мощные удары воды отогнули амбразурные щиты казематов, и вода поступала внутрь корабля. Прорывалась она через вентиляционные грибки и люки.
Люди боролись с водой и изнурительной качкой.
Мы напряженно все ждали на берегу.
И вдруг позади нас в море, где–то у Балаклавы или, как казалось, у Херсонеса, ударили тяжелые глухие взрывы. Затем послышался страшный гул и свист.
Это линкор «Парижская коммуна» лег на боевой курс в районе мыса Феолент и открыл огонь из мощных двенадцати дюймовых орудий. Одновременно с ним стрелял и эсминец «Смышленый». Стрельба была трудной, линкор лежал на боевом галсе между берегом и внутренней кромкой минных заграждений.