На колесах - страница 4

— Угнали и заплатили?

— Зашел в ресторан, машина на улице. Вышел — машины нет, одни чемоданы стоят. Под чемоданами пятнадцать тысяч.

— Ну, у меня зарплата маленькая, могу только расписку оставить.

Никифоров засмеялся, повернулся к ней. Черная челка над серыми глазами, расстегнутый воротник, золотая цепочка на шее… Закрыла-таки столовую!.. Левая рука на спинке сиденья, ногти коротко острижены… Забралась в его «Жигули», наперед зная, что Никифоров ее повезет!

— Я в московскую дирекцию, — сказал он.

— В Москву-у? — разочарованно протянула она. Ей-то было в другую сторону, и он сразу пожалел, что соврал.

— Да, вызывают. — Он затормозил: возле мойки затевалось что-то странное. — Подождите меня. — И вышел, ничего не объяснив.

Никифоров чувствовал холод под ложечкой. Он всегда боялся, когда сталкивался с опасностью, потому что с детских лет был слабым, невысокого роста, многие хотели его подмять, и, сопротивляясь, Никифоров тратил больше сил, чем ему отвела природа на такое сопротивление. А сейчас на него глядела Полетаева, и он быстро шел к резвым парням-краснодарцам, затеявшим драку в очереди. Их машина косо стояла, подрезав путь оранжевой «Ладе» с московским номером. Коренастый кубанец, подняв большие кулаки, топтался перед рослым скуластым москвичом, который время от времени угрожающе замахивался. У обоих были разбиты губы. Трое других краснодарцев смотрели на них, не выходя из машины.

— Вы же нахал! — крикнул Никифоров крепышу. — Немедленно станьте в очередь.

Москвич двинулся в атаку, с глухим горловым хеканьем послал два прямых удара левой и правой. Кубанец отступил, но один из ударов достиг его носа, и нос мгновенно распух.

— Что вы делаете! — повернулся Никифоров к москвичу.

Звонко захлопали дверцы. Москвич оглянулся, крепыш сразу ударил его. И заодно ткнул под глаз Никифорова. Директор отшатнулся, очумело глядел, как четверо теснят москвича к придорожному полю.

Подбежала мойщица Антонова в клеенчатом забрызганном переднике, с большим гаечным ключом.

— Сейчас мы их, Александр Константинович!

— Звони в милицию.

— Сейчас! — Она быстро побежала назад, хлопая передником.

— Что у вас происходит? — спросила Полетаева.

— Ничего! Зачем вы вышли из машины?

Она молча пошла обратно. Прямая спина, свободная походка. Он догнал ее, сели в машину, успевшую нагреться на солнце, резко пахнущую кожзаменителем. Никифоров погнал, не тормозя перед рытвиной, которая осталась после ремонта подземного электрокабеля.

— А у вас будет синяк, — сказала Полетаева.

— Сам виноват.

— Повернитесь-ка! — Никифоров послушно повернулся. — Небольшая гематома, скоро пройдет.

Он посмотрел на дорогу, на низкие зелено-серебристые ветлы у реки, где сидел по пояс в прозрачной мелкой воде жилистый загорелый дядька, может быть, какой-то терпеливый заказчик.

— Не расстраивайтесь, почти незаметно, — вымолвила Полетаева. — А хотите тест?

— Тест?

Подъехали к московскому шоссе, Никифоров повернул налево, к городу, а Москва осталась за спиной.

— Спасибо, Александр Константинович.

— Довезу и без «спасибо». Все равно с синяком нечего соваться в дирекцию. — Никифоров наконец улыбнулся. — Тест-то научный?

— Не знаю… Представьте, вы идете по длинной пустынной дороге и находите кувшин. Что сделаете с ним?

— А что в кувшине?

— Нет-нет, без вопросов. Возьмете или не возьмете?

— Не возьму.

— Хорошо, — сказала Полетаева. — Теперь представьте огромную стену. Перелезть или обойти невозможно. Но пройти ее надо…

— Если надо, начну что-нибудь строить, в общем, искать возможности.

— Вы встречаете в лесу медведя — как поступите?

— Медведя я встречал только в зоопарке… А ружье допускается?

— Допускается.

— Тогда он пусть думает, как ему поступать.

«Все в дороге любят поболтать, — подумал Никифоров. — Но она же закрыла нашу харчевню и хоть бы смутилась для приличия».

— А как вы относитесь к лошадям и кошкам?

— Я люблю животных.

— А я кошек терпеть не могу, — призналась Полетаева. — И последний вопрос. Перед вами море. Теплое, чистое, голубое. Вы пришли на берег и что делаете?

Шоссе пошло в гору, замелькали белые столбики ограждения. В конце подъема три столбика лежали на обочине в кучах вздыбленной земли, — кажется, здесь кто-то сорвался.