На краю - страница 4

«А про мечту, про свою машину, про вихревой двигатель, вообще молчу. А тут: езжай в город, пойди туда, не знаю куда, возьми то, не знаю что. И это мне-то, с моими-то заботами, когда добрая половина из последних задумок почти готова, почти на подходе…» — думалось Галицкому, вышедшему из здания правления, понурив голову, сгорбленно, с обвисшими, неестественно удлинившимися руками — таким его давно не видали, и хорошо, что никто из односельчан в тот день не попался ему по дороге — сам бы расстроился.

«Значит, никому это все мое не нужно. Нужно было — да никогда б не выпихивали из деревни. А так… Да черт с ними, с твоими игрушками — сам в них и играй, а нам дела делать надо, приспичило… Бросай все, есть что поважней… Поважней…»

Как заклинило в голове… Но тут всплывали в памяти сказанные там, в правлении, председателем слова: «Только на тебя и надежа на одного — человек, который может… — И тут председатель перечислил все до единого («Ничего не упустил, ты скажи», — не без удовольствия отметил тогда Галицкий) его приспособления. — Такой, как ты, скажу я тебе, он все сможет, потому что талантливый человек — он талантливый во всем, за что ни возьмется. Стало быть, вот тебе и мой расчет — должен ты и тут спроворить, проявить свои способности и помочь колхозу…» Если бы не эти слова, глядишь, первые тяжелые думы и подмяли бы под себя все остальные, так и не дали бы возможности принять Галицкому свое решение, которое пришло не сразу, разворошило душу, прежде чем выплыло из кромешных потемков сознания: «Ну раз надо, так и надо. Сделаю. Подождут мои забавы. Оно и правда — людям помочь надо… Что голову ломать, коли такое случилось…»

Решений своих Галицкий не менял.

…«Чертяка парень, заворожил своими речами, приколдовал, ты скажи. И ведь с виду-то плюгавенький какой». И Галицкому с этой самой минуты захотелось домой так, что никакая сила не смогла теперь свернуть его с пути. Решение пришло в тот же миг, проникло во все его существо, завладело им.

А тут еще слова эти, пробившиеся через толщу его воспоминаний, пролезшие сквозь щели тесно стоявших друг к другу событий:

— Да что там говорить, такая она, наша Россия, другой не дано, — равнодушно, заученно сказал, наконец, собеседник.

Галицкий, отодвинув сильной рукой подоспевшего к нему после столь долгого ожидания официанта и извинившись («Покорнейше прошу…»), решительно направился к соседнему столику и на глазах у изумленного официанта, слегка опешившего от столь неожиданного поведения клиента, сказал довольно громко:

— А знаете ли вы Россию?

И, произнеся последнее слово, стал он как-то сразу мягче — то ли успокоило оно его, то ли само по себе расставило все по своим местам, да только сделался рассерженный Галицкий мягче и в облике своем, и в движениях.

Застигнутые врасплох собеседники приходили в себя — один, отрываясь, отдираясь от своих воспоминаний, другой — выпутываясь из не оставлявших его скуки и тоски. Они каждый по-своему взирали на подошедшего к ним Галицкого, отмечая в своем сознании разное про него: «Какой интересный человек…» — так подумал в ту минуту один из них. «Сейчас на водку станет просить, не иначе…» — примерился второй.

А у Галицкого рождался в тот момент отчаянный план.

И в ту самую минуту, когда один из собеседников хотел уже «огорчить» подошедшего к ним и отказать ему в угощении и раскрыл было рот, приготовив отнюдь не самые лучшие слова из тех, какие знал на такой счет, Галицкий положил на его округлое мягкое плечо свою крупную руку, которую тот ощутил как отрезвляющую тяжесть, опередил его, сказав неожиданное и для себя самого:

— А что, ребята, не посмотреть ли нам с вами ту самую Россию, про которую вы тут так складно говорили?

И он, не снимая руки с плеча одного из парней, взглянул в голубые глаза другого и больше не сомневался — очень скоро он будет в родной Монастырихе.

— Идите собирайтесь, я вас здесь подожду.

— Он что, ненормальный, что ли? — говорил теперь чернявый белобрысому. — Слушай, какая-то ерунда получается. И чего ему от нас с тобой надо, чего он хочет от нас, и почему мы с тобой рванули, как ненормальные, повскакивали с мест — не дообедали, я, честно говоря, люблю, если заплатил, так свое, как говорится, получить, а у нас все кувырком…