На критических углах - страница 31

Ровно через час Данченко проснулся. Ополоснувшись до пояса холодной колодезной водой, он почувствовал себя бодрее. Порывшись в хозяйском сарае, он нашел ножовку, сунул ее в полевую сумку и вышел на улицу. Солнце село. От старых лип легли косые глубокие тени. Не торопясь, капитан пошел по обочине, поросшей травою.

Подле плетня на длинной скамейке Данченко увидел Левыкина. Окруженный группой ребятишек, техник принимал деятельное участие в сооружении бумажного змея. Увидев капитана, он улыбнулся и дружески кивнул головой. Посмотрев на часы, Данченко решил задержаться: еще было время.

— Не зайдете ко мне? — спросил Левыкин.

— Сейчас должна быть передача международной футбольной встречи… У вас приемник работает?

— Попробуем. У меня любительский, самодельный, — уже на ходу ответил Левыкин, поднимаясь на крыльцо дома.

Комната Левыкина представляла собой угол, отгороженный от хозяйской половины деревянной перегородкой не до потолка. Здесь помещались: кровать, большой некрашеный стол, служивший Левыкину верстаком, письменным и обеденным столом одновременно, два венских стула и на тумбочке самодельный приемник.

Оказалось, что город выключил электричество. Подвесная линия электроснабжения была ветхой, и ее на неделе несколько раз выключали для ремонта.

На столе лежало концертино. Левыкин взял инструмент в руки, растянул меха и под звуки физкультурного марша, подражая Синявскому, скороговоркой сказал:

— Наш микрофон установлен на стадионе «Динамо».

— Мелодичная гармошка, — с видом знатока заметил Данченко, хотя он никогда не отличался хорошим музыкальным слухом.

— Оскара Циммера, мюнхенская. Интересно, товарищ капитан, она мне досталась.

— Расскажите, — попросил Данченко.

— Когда наши войска вступили в Шнейдемюль, я еще был старшим сержантом и служил механиком. Полк тогда летал на Ла-5, хорошие были машины. И вот в одном дальнем фольварке (мы передвигались на новую базу) в подвале нашел я человека, немца. У него были отрублены пальцы обеих рук… Вытащил я его на воздух, первую помощь оказал. Пришел он в себя и рассказал свою историю. Был он музыкальным клоуном в цирке Гагенбека, мобилизовали его в фольксштурм и направили на восточный фронт. Видит он, что гитлеровцам капут приходит, и сочинил он песенку о драпармии и о медали за обмороженное мясо. Услышало начальство эту песенку, и посадили раба божьего в подвал, а чтобы он больше не мог под гармошку песни петь, отрубили ему топором пальцы. Язык хотели отрезать, да не успели: наши танкисты ворвались в фольварк. Ну, и подарил он мне на память эту гармошку. «Теперь, — говорит, — она мне ни к чему…»

— Печальная история, — сказал Данченко и, взглянув на часы, добавил: — Через полчаса уходит автобус в город. Извините, тороплюсь.

Данченко едва успел к отходу автобуса. Заплатив за билет до города, он, что-то вспомнив, с озабоченным видом попросил водителя остановить машину и, ругая свою забывчивость, вылез на дорогу.

Свернув в лес, по отметкам на стволах деревьев Данченко быстро вышел на вырубку и разыскал дерево: здесь среди осинника и сосны береза попадалась нечасто.

Предстояла трудная задача: маленькой, мелкозубой ножовкой спилить березу толщиной сантиметров в пятнадцать. Данченко влез на дерево, подвязал к стволу один конец тонкой прочной веревки, другой конец, сильно натянув, укрепил на старой сосне и на три пальца ниже пулевого отверстия начал пилить ствол. Поначалу ножовка шла легко, но, чем дальше пила уходила в древесину, тем сильнее ствол сдавливал полотно.

Стемнело, когда Данченко закончил работу. В его руках был кусок березового ствола с пулей, застрявшей в древесине.

Подполковник уже вернулся и ждал его. Доложив об эпизоде в лесу, Данченко выжидательно посмотрел на Жилина.

Подполковник молча выкурил папиросу, сплющил в неспокойных пальцах гильзу и сосредоточенно свернул ее. Это не предвещало ничего хорошего.

— Так, Максим Фадеевич, квартиру получаете в гарнизонном городке? Боюсь, что при таком методе работы квартира вам не понадобится. Где-то у Шекспира говорится: «…Осторожность — лучшая часть храбрости», а ведь вас чуть не подстрелили, как самовлюбленного глухаря на току. Эх, вы, контрразведчик! — бросил уже через плечо подполковник и вышел из кабинета.