На крыльях победы - страница 43

Я отвечал рассеянно, поглядывая на раскисшее поле аэродрома, на плывущие по синевато-белесому небу облака.

Наша беседа неожиданно прервалась. Мы получили приказ вылетать на очередную разведку в район станции Мацеюв.

Поднялись в воздух и, используя островки облаков, незамеченными прошли Ковель и приблизились к станции. Я стремительно вырвался из-за облаков и низко прошел над сетью железнодорожных путей, над длинными составами, станционными постройками. Саша следовал за мной. Непрерывно работал фотоаппарат.

Наше внезапное появление ошеломило врага: в первые секунды немцы, суетившиеся у вагонов, из которых выгружались ящики с боеприпасами и техника, застыли на месте, точно окаменели. Потом, охваченные паникой, бросились, кто куда, сбивая друг друга с ног, прячась под вагонами… Эх, пару бы бомб, — с огорчением подумал я. — Угостил бы славно этих…

Но нужно было уходить домой. Мы покинули границы станции в момент, когда пришедшие в себя фашистские зенитчики открыли беспорядочный огонь. Снаряды уже рвались где-то вдали. Мы торопились на свой аэродром — чем быстрее доставишь фотоданные, тем они ценнее.

Вот мы прошли Ковель и оказались над своей территорией. Миновав, вернее, пронзив длинное облако, я увидел, что впереди меня шесть «фокке-вульфов» пристроились к четверке наших «яков» и вот-вот неожиданно набросятся на них. Я немедленно передал по радио:

— Четверка «яков»! У вас сзади «фоккеры»!

— Спасибо! Вижу! Прошу помочь, я — Марков... — послышалось в ответ.

Как мне быть? Возвращаясь из разведки, я не имел права ввязываться в бой. Но разве можно бросить своих, советских летчиков, которые просят о помощи?

У немцев было явное превосходство, но я не раздумывал и, так как был на значительно большей высоте, чем гитлеровцы, атаковал шестерку. Саша шел следом.

Первые секунды боя принесли нам успех. Уже во время атаки один «фоккер», срезанный моей очередью, рухнул вниз, словно его кто-то с земли дернул невидимой веревкой. Поднявшаяся во мне радость тут же уступила место озабоченности: неожиданно сверху нас атаковала новая четверка фашистских истребителей. «Черт, этого еще не хватало!»

Я закричал Саше:

— Идем в лобовую!

— Есть в лобовую! — донесся до меня заглушенный треском выстрелов, работой мотора голос брата. — Бей гадов!

Как правило, немцы не выдерживали лобовых атак и уклонялись от них. Привыкшие к легким победам на Западе, фашисты при наших атаках обычно стремительно уходили. Но сейчас они понимали, что ставят себя в смешное положение, имея численное превосходство, и стремились забраться выше нас. Достигнув этого, они могли довольно легко разделаться с нами.

— Вовка! — слышу я голос Саши. — Где наши «яки»?

Я оглядываюсь. Ни одного «яка»! Что за ерунда! Ведь только что они были здесь. Может, я просто их не вижу? Мой самолет, как и самолет брата, вертится, точно брошенная в водоворот щепка. Нас окружают девять фашистских истребителей и от каждого к нам тянется по четыре огненные струи. Кажется, от них некуда деваться.

Гитлеровцы явно решили нас расстрелять. Они ползут выше и выше. И мы лезем вверх, но лезем среди огненных смерчей, бросаясь то к оставшейся пятерке «фоккеров», то к четверке. Воздушные пираты увиливают от схваток. Они решили за один свой самолет получить два наших.

Я уже перестал разыскивать наших истребителей. Их, очевидно, отвлекла какая-нибудь новая группа немецких самолетов. На мои радиопозывы «яки» не откликались. Нам с братом ничего не оставалось, как вести воздушную «дуэль» — двое против девяти!

Высота уже пять тысяч метров! У меня такое ощущение, что все огненные трассы врага направлены прямо в мое сердце. Оглядываюсь на самолет брата. Он прикрывает меня, не допускает, чтобы какой-нибудь фашист зашел мне в хвост, а у самого самолет в сетке огня. Да, мы превратились в своеобразные мишени. Фашисты уже торжествуют, предвкушая победу над нами! Я об этом догадываюсь по их маневрам. Наши лобовые атаки хотя и отвлекают гитлеровцев, мешают им вести прицельный огонь, но все же ощутимых результатов не дают.

Сейчас я с удивлением думаю о той нагрузке, которую выдерживали наши самолеты. Мы с братом бросали их в такие виражи, требовали таких рывков и, если так можно выразиться, «прыжков» вверх и вниз, что, казалось, машины развалятся на части; но они продолжали четко работать.