На ладони ангела - страница 5

Говорили, писали, что апостол Павел был моим единственным учителем. И, правда, мои юные мечты вели меня по его следам, с детской горячностью я пережил вместе с ним и те нравственные мучения, которыми сопровождались три его великих странствия на Запад, и горечь последующих возвращений в Иерусалим. Полный рвения и надежды, я входил вместе с ним в Антиохию в Сирии, высаживался на берегах Малой Азии, пересекал города Галатеи. В Антиохии в Писидии я проповедовал в синагоге, но подлинного успеха добивался на городских площадях, где моими благодарными слушателями были язычники. Иудеев охватывала ярость, и они изгоняли меня. Над городскими улицами вздымалась пыль с моих стоп. В Иконии моя проповедь вызвала смуту, и я был вынужден в бегстве покинуть столицу Ликаонии. В Листре меня схватила толпа фанатиков, они выволокли меня за городские стены, забросали камнями и оставили одного умирать на земле. Афиняне высмеяли меня, когда я выступал перед Ареопагом. Раввин коринфской синагоги связал меня и выдал римскому проконсулу. По возвращении в Иерусалим после третьего странствия евреи вышвырнули меня из храма, намереваясь устроить расправу. Своим спасением я был обязан римскому полководцу: он приказал заключить меня в тюрьму. Два года я провел в кандалах в Цезарии, потом меня перевезли в Рим, бросили в темницу, сковав цепями, и до конца своих дней я так и не увидел солнечного света. Пять раз за проповеди меня приговаривали к тридцати пяти ударам кнутом, трижды меня били палками, один раз камнями, трижды я терпел кораблекрушения, целые сутки я провел в открытом море, уцепившись за обломок корабля, восемь раз я едва не утонул, переходя вброд реки.

Изнеможение, тяжкий труд, частые бдения, голод, жажда, длительные посты, холод, нагота, тюрьмы, такова была жизнь человека, которого я подсознательно выбрал своим идеалом, по вечерам, лежа в кровати, я проглатывал истории его похождений со страстью, большей, нежели романы Жюля Верна, Александра Дюма, Салгари и Стивенсона. Да, он был моим любимым героем, этот босой тщедушный человек, неутомимый странник, непрестанно гонимый и ненавидимый теми, кого он хотел спасти, этот фанатичный мечтатель, подвергавшийся насмешкам, травле, доносам и обвинениям в провокациях, вынужденный в бегстве покидать города по ночам и спать под открытым небом, ни имея ни документов, ни поручительства, ни доверенности, не имея иного покровительства свыше кроме своих эпистол, которые он поверял на камнях при свете луны.

Но едва простившись с детством, я призвал к себе на помощь Петра. Я бы погиб, если бы уступил голосу того, кто потакал моим естественным склонностям. Петр наделил меня чувством созидания, скромностью, терпением, необходимыми для завершения начатой работы. Меня корили за непостоянство, торопливость и неряшливость, но никто не знал с каким остервенением я упорядочивал свои инстинкты. Смог бы я написать свои книги, не пройдя школу рассудительности и умеренности Петра? Нашел бы я своего читателя, не научившись быть ему доступным? Роман или фильм похожи на церковь: их нужно тщательно собирать по частям. Насколько соблазнительней изничтожить в себе моральные силы, необходимые для совершения последующего усилия! Как быстро порядок, последовательность, упорство становятся предметом для насмешек! Петр приковал меня к рабочему столу: четыре часа каждое утро. Павел влек меня в мир, скупостью называл мою сосредоточенность, эгоизмом — этот неуклонный распорядок: «Выйди на улицу, — шептал он мне на ухо, — рискни, погуби свою жизнь, если ты хочешь ее спасти». Книжником или проповедником было суждено мне кончить?

Долгое время я был раздираем этой войной. Петр раскладывал на моей кровати белую рубашку, темный костюм, завязывал галстук и посылал в Венецию или в Канны защищать мои фильмы перед жюри кинофестивалей. Павел спешно срывал с меня одежду, оставляя только майку и спортивные трусы, и гнал на конечную остановку трамвая пинать вместе с рагацци[3] футбольный мяч на стадионах рабочих окраин. Квартира на виа Евфрата, которая повергла тебя в шок своей римской роскошью? Я купил ее по наущению Петра. Павел всегда запрещал мне подниматься по мраморной лестнице с бронзово-золочеными перилами. Он дожидался сумерек, чтобы проникнуть в квартиру с черного хода, и сразу тащил меня на поиски двусмысленных вокзальных развлечений. Кого я должен был слушать, чтобы остаться верным самому себе? Один, в интересах тех дел, которыми я должен был заниматься, видел меня респектабельным гражданином. По той же самой причине, другой желал, чтоб я отказался от всякого чувства собственного достоинства. Я публиковал свои книги, я снимал свои фильмы, я стремился к успеху из уважения к Петру. Меня смешивали с грязью в газетах, таскали по судам и полицейским участкам, и я шел на это из любви к Павлу. Однако в один прекрасный день один из них взял верх. И я расскажу тебе о том странном обстоятельстве, предопределившем победу хранителя власяницы.