На линии горизонта - страница 8
Попадались в Агадыре и аристократы, если считать не титулы, а любовь к бесполезному за аристократический признак. Подобных аристократов, конечно, в Нью–Йорке несравненно больше, хотя подсчёт их наличия зависит от того, что считать бесполезным. Обращения: «маркиз», «барон», «граф» можно было услышать в Агадыре, но относились они к лошадям, собакам, котам. Идея равенства всех взбудоражила, дворян вывели под корень, но таинственная необычность в именах ещё чудится. Въезжая в Америку, как известно, нужно отказываться от своих титулов, но наши русские аристократы хранят свои наименования. Есть дворянское общество, которое до этого года возглавлялось князем Щербатовым, но после того как он женился на простолюдинке молодой журналистке Ларисе, его отстранили. Князь был блистательный, изыскано–породистый, во всей его наружности было написано — князь. И в его присутствии чувствствовалось, что не все люди — люди. В отеле «Плаза», построенном перед приездом в Нью–Йорк английского короля Якова IV, с мансардами похожими на башни замков Лауры, раз в году проводится дворянский бал, где можно встретить оставшихся представителей знатных родов и даже царских родственников. На бал все должны являться в вечерних нарядах и в полной красоте. Не буду описывать сколько времени я потратила на выбор наряда, как металась по Нью–Йорку в поисках замены забытых украшений, как мужу специально выбирали блестящий вороний смокинг, чтобы скрасить его еврейское происхождение. И вот мы на балу. Вошли в освещённый большой зал. Кресла обиты гранатовым бархатом, столы покрыты зелёным шёлком. Люстры, колонны, дамы со своими фантазиями. Причёски… Поклоны… Кое–какие остатки придворных обычаев — реверансы, улыбки, манеры, хотя не все так любезны, как требует этикет — не отвечают на улыбки улыбками — видимо, самозванцы, но всё равно атмосфера светская.
На первом балу нас, уж не знаю почему, наверно, кого‑то хотели обидеть, усадили за один стол с Никитой Романовым. Ну, думаю, раз такая честь выпала, то посмотрю на царское величие, обращение, буду как можно любезнее, поговорю. Увы, потенциальный наследник престола, хотя до него «дело» вряд ли дойдёт, да и престол упразднили, на вид был, как выражаются в народе, — «из себя весь не видный» — ни царственной осанки, ни величия жестов, ни улыбки. Кроме безумной скуки на его лице, не покидающей его даже, когда к нему обращалась его жена, немецкая принцесса, ничего нельзя было распознать. На реверансы, приветствия аристократов, заискивания окружающих он отвечал безразличным видом. Ни одобрения, ни удивления — ничего — будто никого не видит и ничего его не касается. Как часто имена не связаны с их личностями. Я уже встречалась в Вашингтоне с ещё более дальними наследниками престола — грузинскими князьями Чавчавадзе — и тоже имена звучали загадочнее, чем их носители. Может, лучше выбирать царей? Из кого? Вы ищите справедливость? «…Но нет её и выше». Дайте‑ка, моим агадырским героям — дяде Васе, буровому мастеру Шмаге, шофёру Виктору фраки, сшитые Версачи, да пристегните им бабочку от Доны Каран, да надушите духами Картье, то многих на балу присутствующих они за пояс заткнут. И никто не распознает, что они не графы. Всё же происходит наоборот. Может перед блеском, образованностью, аристократизмом князя Щербатова или княгини Урусовой агадырские чуть померкнут, но я подозреваю, что не только они одни.
Всё перемешалось, растворилось в массах, и всё меньше и меньше остаётся дворянских представителей, князей, принцесс, аристократов. Идеи всеобщего равенства я не разделяю и, можно сказать, имею имперские симпатии, но это только абстрактно, а конкретно — благородство мыслей и духа может попасться у самых неожиданных людей и в самых удивительных местах. Как говорится, «дух живёт, где хочет».
От замысловатых реклам в Нью–Йорке, развешанных в самых неожиданных местах, можно обалдеть. В Агадыре тоже на штакетных заборах висят лозунги, плакаты, всемирные призывы, забористые слова, но тут никому в голову не придёт их читать, или, к примеру, повесить около дома флаг или портрет вождя, по собственной воле. Всерьёз тут ничему не верили ни газетам, ни радио, ни лозунгам, ни рекламам, ни тебе. Советское правление тут принималась естественным образом — его не боялись, как в метрополиях, относились к флагам, демонстрациям, призывам как к данности, и часто с иронией и цинизмом. Наивными тут были только «динозавры». Было время, когда на весь Агадырь вещал говорящий громкоговоритель с однообразным звуком, но один из приехавших геологов забрался на крышу и отрезал все провода. Никто ни из начальства, ни из слушателей не спохватился, что нет всеобщего вещания, все привыкли — не слушать, что там говорят. Весь Агадырь смеялся над Лениным, которого на демонстрации изображал пьяный Колька — слесарь с электростанции. «В поддаче Колька был, вот и забрался на грузовик — чуть не сшибли этот серый броневик — трезвый бы он на такое не пошёл, — говорили агадырские люди. — Здорово шапкой махал, сожмёт её в руке и в небо как ё…нет, — смеху было, для сходства Колька голову побрил, усы с бородкой навесил… и глаза прищуривал… Умора. «Центр» уже тогда «не держал».