— Вас обогнал Салкин? — недоуменно спросила Наташа.
— Ну да, я не старался убегать от него. Зачем? И ему не нужно было бежать через силу. Видите, что из этого вышло.
Глаза Наташи, всегда сиявшие мне навстречу, вдруг превратились в ледышки, как будто они даже сделались меньше. И голосок ее тоже оледенел.
— Это почему же вы не старались?
— Видишь ли, девочка, я пришел к выводу, что когда по лесу на лыжах идешь тихо, то больше видишь, думаешь и чувствуешь, нежели когда летишь через него сломя голову.
— А самолюбие, а борьба, а цель? — вспыхнула девушка, и глаза у нее опять сделались большими. — Интересная у вас философия: «Мне здесь приятно, тепло и сыро», — не так ли?
— Ну, из пустяка вы делаете слишком далеко идущие выводы!
— Да-да-да! — крикнула девушка мне вслед, когда я, уже сняв пыжи, поднимался по ступенькам. — Да, вы эгоист! Это философия ужа, горьковского ужа, понимаете! А у соколов рвутся сердца, и они не жалеют об этом.
Оглянувшись на Наташу, я понял, что уж больше никогда не засветятся для меня ее глаза, ее милые, добрые солнца, в которых было столько восторга и как бы надежды или ожидания.
Войдя в комнату, первым делом я бросился к столу, чтобы записать музыку, которую нашел на лесной поляне.