На медленном огне - страница 10

Ей не нужна его чертова помощь, думала она. Но так как он собирался сделать именно то, что говорил, к тому же был значительно сильнее ее, она выполнила его приказ. У нее на самом деле не было особого выбора. Она вытянулась на воде и позволила доставить себя к берегу.

Прошло несколько длинных минут — за это время она сумела почувствовать и силу его руки, которой он крепко обнял ее груди, и жесткое бедро, плотно прижатое к ее бедрам, — но эти длинные минуты прошли, они достигли берега. И только твердо встав ногами на дно, он отпустил Джо.

Продрогшая, промерзшая и такая же пугливая, как утка у нее в руке, Джо вырвалась из его рук. Уверяя себя, что дрожит не от того, что каждая частичка ее тела, соприкоснувшаяся с телом Адама, трепетала, а от того, что вся она продрогла и промокла, Джо заковыляла к дому по скалистому берегу. Адам остался по колено в холодной воде.

— Вы очень гостеприимны, — заметил он, нагоняя ее.

— Мне не нужна была ваша помощь, — бросила она через плечо, откидывая мокрые волосы с глаз. — Я прекрасно все сделала. И не ожидайте, что я стану вас сейчас сушить, — мне еще нужно освободить утку.

— Ну, ладно, не заводитесь, — сказал он саркастическим тоном, таким же естественным, как и напудренные брови. — Я и сам обсушусь.

Она повернулась, готовая сразить его новой репликой. Но увидев его, насквозь мокрого, стоящего на морозном сентябрьском ветру, раскинув руки в стороны и дрожа, как вымокшее под дождем чучело, Джо смягчилась.

Что же, у этого чурбана есть чувство юмора. Если бы Джо не была так раздражена, то могла бы даже рассмеяться. Но она была раздражена, а он не был смешон. Он злил ее… к тому же девушка предполагала, что он уже ушел. Следовательно, вставал логический вопрос: почему он до сих пор здесь? И почему, как бы она ни старалась это отрицать, ее это больше не огорчает.

Она сосредоточилась на первом вопросе, решив не выяснять истину относительно второго вопроса, и поспешила вверх по ступенькам в сарай для лодок. Когда Джо услышала его тяжелые шаги следом, сердце ее подпрыгнуло.

— Прямо за дверцей — пляжные полотенца. — Движением головы она указала на настенный шкафчик. — Возьмите одно и оботритесь.

— Ваша забота трогает меня, — сказал Адам. Сарказмом сочилось каждое его слово.

— Меня заботит сейчас только утка, — солгала она, — и факт, что покрыть расходы на вашу госпитализацию будет некому, если вы, не дай Бог, подхватите воспаление легких.

Джо нашла место на заваленной хламом скамье и начала заниматься уткой, но краем глаза она следила за Адамом. Хромая, он вошел внутрь. Наверное, его нога безумно болит, думала она, и в этом есть и моя вина. Джо вспомнила, как она брыкалась под водой. Но он сам виноват, застигнув ее врасплох, размышляла девушка. Она не просила его о помощи. Да она ей и не была нужна.

Стряхнув таким образом ощущение вины, Джо прислушалась, как он шарит в поисках полотенца. Когда он, наконец, нашел их, то накинул одно полотенце ей на плечи.

Ей не хотелось, чтобы этот жест как-то расслабил ее, к тому же девушка сердилась на него за приятное ощущение его больших рук на своих плечах — он слегка сжал их и не сразу отнял руки. Потом пошел искать полотенце для себя.

Джо переключила свое внимание…

— В этой жестянке есть кукуруза. Если вы рассыпете ее у лестницы, то утка подойдет ближе. Если птица поймет, что здесь ей никто не угрожает, она немного поест и лишь потом снимается. Ведь ей еще нужно много сил для полета.

Ее совсем не беспокоило, обиделся Адам или нет на ее слова. Но когда он вернулся с пустой банкой в руках, Джо поняла, что он не обиделся.

Затем она сделала еще кое-что, чего не хотела бы делать, то есть поглядела на него. Она, конечно, не могла не заметить, как рубашка и джинсы плотно облегали мускулистое, стройное тело. Она не могла не обратить внимание на то, как его мокрые спутанные волосы копной были отброшены назад, а лицо казалось слепленным сплошь из углов — будто бы его высекли из камня. Слишком густые для мужчины ресницы слиплись над цвета олова глазами… в глазах этих отражалось все то же высокомерие, и они недвусмысленно говорили, что никакой мягкости внутри нет.