На озере Светлом - страница 10

Цепляясь за корни деревьев, за изломы скал, он спускается вниз, к заливу.

— Папа! Па-апа! — зовёт Павлик плачущим голосом. — Митя тонет! Помогите!

Из глубины леса уже бегут Годунов, Владимир Павлович, Семён.

Павлик едва узнаёт друга: бледный, со стиснутыми губами, с лихорадочно блестящими глазами и раздувающимися ноздрями, Семён летит широкими шагами. Он на бегу сбрасывает свой рваный рыбацкий ватник, на краю обрыва одним рывком освобождается от шаровар и остаётся в одних нескладных самодельных плавках. Нацелившись глазами на глубокое место, Семён с трёхметровой высоты прыгает туда, птицей распластавшись в воздухе.

Вслед за Семёном, ругаясь и на ходу расстёгивая китель и снимая пистолет, бежит Годунов. На краю обрыва он плюхается на землю и поспешно снимает сапоги, посматривая на залив. Нога застряла в голенище, и Иван Алексеевич, вскочив, сильным взмахом отбрасывает сапог далеко в сторону. Терпения больше не хватает, и он прямо в брюках грузно прыгает в воду.

На берегу остаются только перепуганный Павлик и Владимир Павлович, растерянно поправляющий очки. Внизу, на уступе, стоит Флегонт Лукич и руководит действиями ринувшихся на помощь Мите пловцов.

Семён и подплывший вслед за ним Годунов подхватывают отчаянно и бестолково бьющегося Митю и тащат к берегу.

Перепуганный и оглушённый, Митя плохо соображает, что происходит вокруг него. Словно сквозь сон, он слышит, как фыркают, отплёвываются и переговариваются хриплыми голосами Семён и Годунов, как чьи-то твёрдые и цепкие руки вытаскивают его на гранитный уступ, как суетятся вокруг него какие-то люди, испуганным голосом окликает Павлик. Семён кричит, что теперь надо откачивать, а другой кто-то требует, чтобы делали гимнастику.

Разлепив мокрые ресницы, Митя видит рядом с собой босые ноги в синих галифе. Он поворачивает голову и встречается взглядом с незнакомым человеком в очках — лицо у него встревоженное, голос мягок и ласков:

— Спокойно, спокойно, товарищи! Никакой гимнастики ему не надо, он уже очнулся. Давайте-ка лучше поднимем его наверх, на солнышко.

Митю укладывают на что-то мягкое. Он так устал, что ему хочется отдохнуть, погреться на солнышке и забыть, поскорее забыть о том, что с ним чуть было не случилось. Но на лицо падает тень; он чувствует, что кто-то склонился над ним. Это толстяк в синих галифе, с круглой розовой грудью, туго обтянутой голубой безрукавкой. Щетинистые усы его мокры, в них прячутся капли воды, капли скатываются с бровей и ресниц.

— Ты чего тут дурака валяешь, парень? — сердито напускается он на Митю. — Жить надоело? В этакую рань на воду занесло, подумайте! Да ты понимаешь, дурья голова, что запоздай мы на минуту — и конец тебе! Крышка!

Губа у толстяка сильно шевелится, усы топорщатся. Митя смотрит на его рот и устало думает: чего он ругается? За что? Ведь Митя сейчас пережил такое, чего вовек не забыть.

И не баловался вовсе, а всё из-за машины. Где она? Он хочет повернуться, посмотреть на озеро, но почему-то не может.

— Перестаньте же, Иван Алексеевич! — слышится голос того, в очках. — Отругаете потом, сейчас мальчишке не до вас.

— Как это так не до нас? — кипятится Годунов. Но, встретившись взглядом с Митей, стихает. — Потатчики вы им, папаши, вот что! А потом к нам бежите: помогай, милиция!

Он отходит в сторону и, что-то ворча себе под нос, начинает снимать тяжёлые, набухшие брюки.

Митя слышит шёпот Павлика:

— Митя, а ты почему купаться стал? Ведь ещё не жарко.

Митя оборачивается к сидящему на корточках другу:

— Я не купался. Я к машине плавал.

Павлик, не понимая, смотрит на Митю:

— К какой машине?

Митя молчит, размышляя, и Павлик подавленно говорит, что если бы он знал, что всё так получится, он бы ни за что не стал мешать Мите рыбачить. Да провались она, вся рыба, в озере! Больно-то её нужно!

— У меня одно дело есть, Павка, — прерывает его Митя. — Ты вот что: позови сюда Семёна.

И когда приятели склоняются над ним, он приподнимается на локоть и вполголоса говорит:

— Ребята, а я машину нашёл. Там в заливе стоит.

— Какую машину? — спрашивает Семён.

— Настоящую. Трёхтонку.