На перекрестии прицела - страница 7

Стажировка на курсах закончилась в декабре. В штабе воинской части, к которой я была прикомандирована, сообщили о переброске в Кабул. Там поступлю в распоряжение другой воинской части, в мотострелковый полк.

Холодным ветреным утром наш вертолет вылетел из Ташкента в Кабул. В нем вместе со мной летела группа офицеров. На меня посматривали с некоторым любопытством, разговаривали, пытались грубовато шутить. Смысл шуток сводился к тому, что красивая молодая блондинка рядом придает немало боевого духа.

В круглый иллюминатор «вертушки» виднелись горы, кое-где покрытые снегом, черные глубокие ущелья и расселины, горные перевалы, узкие петли дорог. По ним двигались, словно игрушечные, грузовики. В долинах, среди пустых полей и голых садов, пестрели в беспорядке глинобитные кишлаки, пасся скот: овцы, верблюды, козы. Мирные картины, не говорящие ничего о войне. В разговорах моих военных попутчиков часто слышалось название перевала Саланг.

Приземлилась «вертушка» на запасном аэродроме к северу от Кабула. Нас встречали два армейских «уазика» и бронемашина пехоты, в словесном военном обиходе — бээмпэ. Было понятно: встречавшие военные знали обо мне и об остальных пассажирах спецрейса.

Куда теперь забросит судьба? По выщербленному бетонному покрытию аэродрома белыми змейками мела поземка. Багровый закат догорал за горами. На душе неуютно. Беспокоила неизвестность. Какая-то черная провальная пустота. Чужое опасное пространство, в котором оказалась как будто независимо от себя. Хотя кругом были люди, их присутствие не воспринималось как соучастие в моей судьбе. Каждый, кто находился здесь, был сам по себе, отделен и отдален от всех чем-то невидимым, что можно только чувствовать. Каждый играл отведенную ему роль в «режиссерском» замысле, в затеянной кем-то большой и жестокой игре, ставкой в которой являлась человеческая жизнь, по циничным понятиям некоторых не стоящая ни гроша, как пустой лотерейный билет, купленный в надежде на мнимый выигрыш. Кто-то распорядился всем. Сохранялась лишь видимость какой-то самостоятельности, видимость участия в этой игре по своей воле, по своему хотению и желанию.

Кто распорядился моей судьбой? Кто?..

Колючий морозный ветер мёл снег по аэродромной бетонке, набивался в трещины и выщерблины. Мне подумалось, что и меня уносит моя судьба всё дальше и дальше от родины, как этот афганский ветер метет сухой снег и раздувает зловещее пламя багрового заката. Разве в судьбе каждого из нас нет фатального? В том, что я нахожусь здесь, стою под ветром на аэродромном поле, тоже есть фатальное. Разве могла я предвидеть, что в таком-то году, в таком-то месяце окажусь в Афганистане, о котором и представления не имела, окажусь со снайперской винтовкой, что придется привыкать к суровым будням войны, к ее жестокостям, страданиям и лишениям.

За время моего пребывания в Афганистане мне пришлось кое-что испытать, о чем вспоминать страшно. И я стараюсь не вспоминать. Но куда уйти от своей памяти? Она всегда в нас, в нашем сознании, пока мы живы. Для меня память Афгана — не только ночные засады в горах и разбомбленных кишлаках, когда холод леденит сквозь армейский казенный бушлат, а в темноте, спускаясь к жилью, воют шакалы, чуя свою добычу, когда в стёкла оптического прицела видишь лицо противника, а стрелка на часах отсчитывает ему, быть может, последние секунды его жизни. А может, и твоей… Когда слышишь свист пуль над головой и совсем рядом взрывы гранатомета и грохот камнепада.

Память Афгана — это и душевная боль. Эта боль — как незаживающая кровоточащая рана. Она ноет и не дает успокоиться и забыть увиденное и пережитое. Я знаю, что существует Афганский синдром… Он проявляется и в душевных расстройствах у тех, кто воевал в Афгане. У меня этот синдром проявлялся в чувстве страха. Я определенно не знаю, чего я боюсь. Это какое-то внутреннее беспокойство. Тревога. Чувство ответственности и вины.

В Афганской войне было слишком много лжи. Ложь порабощает человека. Превращает его в вещь, пригодную для использования. Я тоже была такой вещью.

Во лжи есть только одна единственно возможная правда — это правда лжи. Я не хочу такой правды. Я не хочу быть вещью. Я хочу настоящей правды. Я пытаюсь сама во всем разобраться, что бы мне ни говорили. Отделить зёрна истины от плевел лжи. Я хочу только правды. Хочу, чтобы люди не обманывали друг друга, не делали зла, не убивали. Я хочу, чтобы всё было устроено на земле по закону любви. Этого хотел и за это отдал жизнь Христос. Он заповедал нам Любовь. Он-то знал, чего хотел…