На плоту - страница 2
Александру очень хотелось спать. Вчера перед самым закатом солнца он прилетел сюда на маленьком самолете лесной авиации, и пилот — здесь свой человек — сразу повел его на вечеринку, что справлял леспромхоз, закончив сплотку. Знакомых у Александра здесь не было никого, и настолько неожиданной и быстрой для него оказалась смена впечатлений, что он мало кого запомнил в лицо или по имени. Ночь пролетела, как час, а теперь сон возвращался и одолевал его с диковинной силой.
— Спасибо, полежу.
И, подсунув под голову чей-то сверток, он с наслаждением вытянулся на мягкой, влажной и прохладной траве. Тотчас зазвенело в ушах, и дрема стала ему сковывать руки и ноги.
— А ты чей будешь? — расслышал он еще сквозь горячей волной набегающий сон…
— Прутовых, — едва шевельнулись губы.
— Учительшин! Гляди, а я тебя и не узнал! Возмужал…
Больше Александр не слышал ничего. Вокруг него суетились шумливые волны морского прибоя, такие, как он наяву видел в Одессе…
Проснулся он от сильного шума, пробившего и разрушившего плотную пелену сновидений.
Плот вздрагивал, гремели цепи, перекликались тонкие девичьи голоса.
Александр, борясь с еще не покинувшим его сном, приподнялся на локте, огляделся. На нарах, совсем рядом с ним, были навалены огромные мешки с хлебом и с другими продуктами, местами уже развернуты и налажены постели. Он удивился, как это не слыхал, когда сюда входили люди и сбрасывали рядом с ним свои мешки.
Плот готовился к отправке. Шум и возня на кичке — там, где грудой лежали волокушные цепи и задрал свои лапы к нему полуторатонный железный якорь, — все усиливались. Александр соскочил с нар, привычными движениями обдернул гимнастерку и распахнул драничатую дверь шалашки.
Солнце перевалило на вторую половину дня, — значит, Александр спал не менее пяти-шести часов, — и теперь прямо в упор освещало берег. Оттого особенно отчетливо выделялись на нем погнутые и потрепанные катившимися бревнами кусты однолетних березок, серые обломки прокладок и покатов и острые камни, на гранях которых налипла сбитая с бревен кора. На берегу толпилась ребятня ростом все как на подбор — один не выше другого. Они перебегали по грудам подсохшей коры, все время легко пританцовывая от щепок, резавших им босые ноги. Все неотрывно глядели на кичку плота.
Александр распахнул дверь еще шире, вышел на бревна. Здесь все было в движении. Скрипя, крутилось, васильяново колесо; наматываясь на его барабан, полз толстый смольный канат. Волокушные цепи звено за звеном падали в воду. Стальные тросы, извиваясь как змеи, скользили вдоль пучков бревен. Уткнувшись носом в угол плота и выбрасывая из-под кормы бледно-зеленую пузырчатую пену, работал катер. Мелкая дрожь сотрясала весь плот.
Как в весеннем лугу, повсюду пестрели разноцветные яркие платки женщин и девчат. Пунцовые от прилившей к лицу крови, тяжело дыша и ложась всей грудью на спицы шпиленка, они шаг за шагом двигались по кругу. Шесть… Семь… Потом восемь… Шпиленок поворачивался трудно и медленно, как минутная стрелка у часов. Вцепившись железными крючьями в звенья цепей, огромных, каждое звено по полпуда, ухая и подпевая, девчата рывками подтаскивали их к кромке плота и сбрасывали в воду. Другие, надев широкие мужичьи рукавицы, волокли блестящий как серебро стальной трос. У каждой реи дежурили тоже девчата, и девчата стояли в самом дальнем конце плота, на корме.
В этом круговороте осмысленного, слаженного труда, в цветнике ярких платьев и кофточек, только две фигуры стояли неподвижно, как центр, вокруг которого вращалось все, — это Алексей Прокопьич и директор леспромхоза Петр Федорович. Коротко и властно отдавали они свои распоряжения, и, покорные их воле, двигались тяжелые цепи, тросы и канаты. Девчата, запыхавшиеся, усталые, подбадривали себя возгласами:
— Еще раз!
— Еще раз!
— Еще взяли!
— Еще раз!
Петр Федорович был уже не тот немного воловатый и забавный парень, которого Александр видел вчера на вечеринке. Он стоял крепкий, прямой, жесткий. В сапогах, аккуратно промазанных дегтем, в гимнастерке, застегнутой на все пуговицы и туго подпоясанной широким армейским ремнем, без фуражки, но гладко причесанный, с сухим и суровым выражением лица.