На полном ходу - страница 2
«Вот и еще один объект чрезмерных Эмкиных восторгов», — так мы, близкие друзья Эммы, не без иронии думали о Шоломе Либкине, до того еще, как нам пришлось его увидеть. Но, познакомившись с ним в тот вечер, мы единодушно пришли к выводу, что нет, на сей раз Эммануил, пожалуй, не ошибся. Он действительно познакомил нас с человеком незаурядным. Сама его внешность уже говорила о многом, но у этого человека были и другие достоинства, которые обнаружились в тот же вечер.
К нашей мальчишеской компании присоединилось на сей раз и несколько девушек. Среди них особенно выделялась Галя, высокая, стройная, с продолговатым, смуглым от загара лицом. Она работала в обкоме комсомола. Ее несколько суженные черные глаза таили в себе приглушенный блеск.
Отозвав Галю на кухню и указав на банки консервов и корзину с картошкой, Эмма сказал:
— Мобилизуй-ка девчат и сделайте из всего этого какой-нибудь толк. Главное — чтоб была горячая картошка и рассыпчатая!..
Оглянувшись — не видно ли из другой комнаты? — Эмма крепко поцеловал Галю в щеку и, выбежав из кухни, громко объявил:
— Ребята, будет горячая картошка, да такая, что дым коромыслом!
Галя осталась стоять на кухне, как бы в чаду. Щека ее пламенела. Но в следующую минуту она вихрем влетела в комнату и порывисто потянула за руки девушек, не спускавших глаз с Шолома Либкина.
— Симка! Лилька! Пошли чистить картошку! — В голосе ее было столько восторга, точно она звала их совершить невесть какой подвиг…
Обе девушки без особого желания повиновались, и все три скрылись на кухне.
А тут пошло шушуканье:
— Либкин-то каков!
— До чего красив! А?
— Надо же!
— А фигура!
— А борода!
Лиля вдруг вспыхнула:
— Как вы думаете, девочки, если такой бородач да поцелует?.. А?
— Мы этого никогда не узнаем. Наши мальчики не носят бород, — сказала Сима.
— Они и целоваться-то не умеют, — заметила Лиля.
— Ну, это они как раз умеют, — возразила Галя.
— Твой Эмка умеет — это мы знаем. Но вот мой Гиршке…
— Откуда ты знаешь, что Эмка умеет? — бросив поспешный взгляд на Симу, спросила Галя.
— Ты думаешь, мы не видели, что у вас тут было, на кухне?
— Ладно, хватит! — смущенно перебила подругу Галя. — Давайте чистить картошку!
Лучше всех работа спорилась у Симы. Очистки беспрерывной тонкой лентой уходили из-под ножа, мелькая в ее ловких пальцах. При этом она весело напевала какую-то детскую песенку, притопывая в такт маленькой ножкой. Все, за что бы Сима ни бралась, она делала вот так — весело напевая и пританцовывая, и за это ее любили дети из младших классов, в которых она преподавала, любили коллеги по школе, за это любил ее и Гиршке.
Эх, Гиршке, Гиршке… Он был журналистом и поэтом. Журналистом был он неважным, его терпели в редакции только из уважения к его поэтическому дару, — но дар этот был незаурядный. А в жизни Гиршке был не мастак. Лишь с самым близким человеком, да и то не часто, мог он разговориться по душам. Невысок ростом, широк в плечах, одно плечо чуть пониже. Тонкий длинный нос как бы с любопытством тянется розовым кончиком к широкому рту. Узкие зеленовато-серые глаза всегда таят какое-то нездешнее, задумчивое выражение. На правой щеке, под глазом, едва заметный шрам, еще с детства… Таков Гиршке — неважный журналист и одаренный поэт. Он был сейчас с нами. В шумной, сразу ставшей тесной комнате он, по своему обыкновению, отыскал самый укромный уголок и сидел там, незаметный, рассеянно-задумчивый, молчаливый. Но как только Галя увела за собой на кухню Симу и Лилю, он тут же встрепенулся и уже больше не спускал с кухни настороженного взгляда.
Гиршке давно уже был влюблен в Симу. Ему нравились ее ладная фигурка, легкость, чуть припухшие губы и большие черные, немного выпуклые, но очень красивые глаза — странные глаза, которые на маленьком смуглом личике Симы жили какой-то своей особой жизнью, со своими грезами, мечтами и тайнами…
Ах, будь у него хотя бы малая доля той уверенности в себе, что была у Эммануила! С тех пор как Гиршке познакомился с молодой учительницей, он еще ни разу не говорил ей о своих чувствах и полагал, что ни она, да и никто другой об этом не догадываются…