На полпути в рай - страница 13
Да, ханум Рогийе Асвад-ол-Эйн, по-видимому, немало унаследовала от своего родителя. Эта женщина, сумевшая достичь вершин общества, получившая от мужа несметные богатства, добытые им бог весть каким путём, немало встречавшаяся и за границей и у себя на родине с самыми высокопоставленными лицами, имеющая двух непутёвых сыновей, лодырей и бездельников, при каждом удобном случае начинает жаловаться на свою бедность. Поневоле скажешь, что сама природа не хочет предать забвению садовника Мешхеди Багера, сама природа за то, чтобы тень его постоянно напоминала людям родословную тегеранской знати, награждаемой чинами, ордерами и званиями.
Покойный муж этой почтенной дамы в своё время добился очень высокой должности, которую можно получить лишь при поддержке иностранцев, играющих немалую роль в политической жизни Ирана, был награждён высшими орденами, удостоен даже того, чтобы перед его именем употреблялось «his highnes»[21], и поэтому она, естественно, считала себя украшением общества тегеранских дам. Сегодня ханум Рогийе Асвад-ол-Эйн явилась в особняк Нахид Доулатдуст первой и уйдёт позже всех. И это не случайно, ведь именно болтливость и лицемерие, родившиеся вместе с ней, создают ей популярность во всех кругах тегеранского общества.
Итак, ханум Рогийе Асвад-ол-Эйн начала свою длинную речь с безудержного восхваления сегодняшнего собрания, затем пожаловалась на свою бедность, стеснённость в средствах и, как всегда, без всякой логики заговорила вдруг о Кербеле[22]. Подобно поэтам, творцам хвалебных од, которые, лишь бы попышнее прославить своего кумира, подбирали бессмысленные рифмы и эпитеты, не забывая, кстати, вплести в заключительный стих свой псевдоним, она начала льстить присутствующим. Тем подобострастно угодническим тоном, который шестьдесят с лишним лет назад перешёл к ней по наследству от садовника из Таджриша, Рогийе начала расхваливать сегодняшнее собрание, призванное осуществить «высокие надежды», «благотворительные цели», «возвышенные идеи», «справедливость» и так далее и тому подобное, хотя прекрасно понимала неискренность своего выступления, прекрасно знала, что от Фарса до Азербайджана[23], от Хорасана до Кермана — во всём Иранском государстве не найти ничего лживее её слов.
Пока ханум Рогийе неудержимо изливала потоки красноречия, Мехри Борунпарвар беспокойно ёрзала в кресле, вертелась, поводила плечами, будто её кусали блохи. Она была так взволнована и расстроена, что даже перестала слушать увлекательный рассказ своей дорогой Махин.
В самый возвышенный момент речи хану Асвад-ол-Эйн Мехри Борунпарвар резко дёрнула коленями, разжала стиснутые зубы, сделала глубокий вдох, отчего бюстгальтер, туго стягивавший её, не выдержал и все сидевшие поблизости услышали, как лопнули его петли. Потом она шумно выдохнула, устроилась в кресле поудобнее, ослабила немного пояс, поддерживающий американские нейлоновые чулки, и, как только ханум Рогийе Асвад-ол-Эйн сделала паузу, торопливо заговорила:
— Да! Вы совершенно правы. Полчаса назад на высочайшей аудиенции я докладывала именно об этом. Все мои предложения были приняты, и мне было дано категорическое повеление взять на себя обязанности председателя этого общества и регулярно, раз в неделю, лично докладывать о его деятельности.
Эти слова привели в смятение всех дам, а Нахид и Роушан побледнели и так растерялись, что даже забыли о жалобах Мехри на свою занятость в «проклятом обществе» и рассказ о том, как её машина по дороге оттуда чуть не задавила старика в очках и девочку. Да и до того ли было! Заявление Мехри заставило всех оцепенеть, и они сразу забыли, что ещё полчаса назад Мехри извинялась за опоздание и скорее походила на побитую собаку, чем на человека, который только что был на высочайшей аудиенции. Никому из двадцати четырёх прелестниц не пришло и в голову, что когда эта лживая и хитрая Мехри на самом деле хоть на шаг приближается к шахскому дворцу, то и сам Шимр[24] не сравнится с ней в наглости и коварстве. Бывали случаи, когда она возвращалась оттуда с таким грозным видом, что даже её дорогой супруг приходил в трепет. Раза два он пытался оказать ей слабое сопротивление, но об этом сразу становилось известно в самых высших сферах.