На путях преисподней - страница 21

Кедрин потянул застежки рубахи и небрежно бросил ее на стул, а сам свалился на постель и склонился, чтобы расшнуровать обувь.

Уинетт развязала все завязки на платье, и шелк соскользнул по ее бедрам. Его шуршание привлекло взгляд Кедрина, и на миг он замер. Уинетт нимало не смутилась. Она игриво роняла одежду где придется, то и дело поднимая руки к прическе и освобождая все новые пряди. С каждым движением ее прелестная грудь представала в ином ракурсе. У Кедрина перехватило дыхание, он был не в состоянии отвести глаз от обольстительных изгибов ее тела.

Наконец Уинетт встряхнула головой, и волосы золотыми волнами укутали ее светлые плечи. Ее супруг стащил обувь, швырнул ее в сторону, повозился немного с завязками штанов, спотыкаясь, выбрался из них, и наконец стащил через голову нижнюю рубаху.

— Для того, кто хвастает полным неумением вести переговоры, ты был исключительно красноречив, — проговорила она. В это время Кедрин, запутавшись ногами в сброшенных штанах, свалился набок, одновременно пытаясь вытащить голову из ворота рубахи. Не успев освободиться, он мог ответить лишь глухим мычанием. Наконец он отпихнул надоевшие тряпки и, ухмыляясь, откатился дальше в постели.

— Ты так думаешь?

— Да, — без улыбки сказала она. — И ты, наверно, очень устал.

— Немного, — откликнулся он, потянувшись к супруге.

Она шагнула к постели.

Его руки легли на ее бедра и повлекли ее вперед, пока ее колени не наткнулись на живое препятствие и она не упала на него.

— В сущности, я не так уж устал, — пробормотал Кедрин и прильнул губами к ее шее.

По телу Уинетт пробежал трепет, и она склонила лицо к его нетерпеливым губам.

— Я тоже, — прошептала она.

Деруен Парс всю свою жизнь был рыбаком, как его отец и отец его отца. В самых ранних своих воспоминаниях он лежал на теплом одеяле, постеленном внутри мотка каната. Пахло рыбой, отец поднимал его над носом лодочки и качал над синей водой, что-то напевая, а мелкие волны плескались у его босых ног. Более отчетливо Деруен помнил, как впервые по-настоящему помогал отцу, как тревожился, что подкачает, и как пошла кругом голова, когда Верран Парс сказал ему: «Да ты прирожденный рыбак, сынок». Они тянули сеть, полную пандерсов — мелких серебристо-голубых рыбешек. Тогда Деруену не стукнуло еще и десяти. С того дня он всегда сопровождал Веррана на рыбную ловлю — сперва днем, а позже, как только отец счел его достаточно взрослым — то и ночью.

К тридцати годам Деруен Парс узнал об Идре все, что должен знать рыбак. Он видел ее спокойной, видел растревоженной бурей; знал ее течения, знал все ее богатства, все ее прихоти. Он знал, когда и куда придут косяки пандерса и в каких местах ставить удочки на большую темно-красную савве. Он видел, как утонул его отец, когда его лодочка перевернулась в пору весеннего половодья — но даже это горе не отвратило его от единственного в жизни дела, которое он знал и любил. Он починил пострадавшее суденышко и занял место отца, не слушая мольбы матери. Он стал лучшим рыбаком в Дриссе и в конце концов обзавелся прекрасным каменным домом — достаточно просторным, чтобы в нем не было тесно его матери и молодой жене, а потом и трем детям. Правда, никто из них не выказал ни малейшей склонности к его делу. Деруен старательно скрывал свое разочарование. Каждого из них он, в свой черед, брал с собой — и каждый рано или поздно говорил, что станет кем угодно, только не рыбаком. Деруен соглашался, к явному удовольствию бабушки. Вдова Веррана Парса терпеливо принимала то место, которое ее муж отводил реке в своей жизни, но после его гибели это терпение сменилось жесткой неприязнью. Да и жена была не так уж недовольна. Хотя она и любила Деруена, но не разделяла чувств, которые питал ее муж к великому водному пути. Однако она могла лишь непрестанно молиться в маленькой молельне посреди их городка, чтобы Госпожа хранила Деруена, когда он на ловле.

До сих пор Госпожа, похоже, внимала ее молитвам. Деруен разбогател и обзавелся двумя лодками — совсем новыми. Он нанял двух помощников и посадил их на большую «Волалле», сам же предпочитал трудиться в одиночку на «Верране» — он назвал лодку в честь отца.