На районе - страница 22
Он не стал упорствовать, замахнул свой стаканчик, вытер губы ладонью и начал.
— Кор-роче, Жека, такая хуйня случилась. Я даж-же не знаю, как и начать-то…
— Начинай с самого начала — сказал я.
Я приготовился слушать и закурил.
— В общем, походу, мне мальца не повезло. Удача не на моей стороне оказалась и все такое. Я тут недавно ходил в больницу… Ну, там просто надо было провериться по школе, справку одну получить, да и так родители сказали сходить…
— И что? — спросил я.
— И мне, в общем, кишечник проверяли. Рентген делали, еще какую-то др-рянь. Трубку такую глотал. Короче, сделали мне эти анализы, их надо было через пару дней забирать.
— Угу — промычал я, стряхивая пепел.
— Сегодня с утра приезжаю, короче, веселенький такой. Захожу — говорю, вот, Константин Малышев, анализы забрать приехал. А там медсестра молоденькая говорит мне — присядьте, молодой человек, сейчас врач придет, ему надо поговорить с вами…
Он замолчал на пару секунд. Мои глаза уже привыкли к темноте, и я заметил, что у Гвоздя трясутся руки. Вернее та рука, что с сигаретой. Не сильно трясутся, а такой мелкой дрожью.
— Ну, давай дальше — сказал я.
Что-то и мне невесело стало. Совсем плохо выглядел Гвоздь.
— Ну, она и говорит — у вас, молодой человек, внелёгочный туберкулез. Я говорю — какой, блядь, внелёгочный туберкулез? Это что вообще такое? А она знаешь так, потупилась в пол и отвечает — это типа такая форма туберкулеза, из-за иммунитета слабого появляется, короче. Я говорю — какой там, блядь, слабый иммунитет, да я как бык здоров, в натуре. В футбол через день гоняю. Она молчит. И в пол только смотрит…
— Пиздец… — только и мог ответить я. — Пиздец… И что с эти туберкулезом делать? Лечить его как?
— Да никак его не лечить! — шмыгнул Гвоздь — Это такая хуйня. Стремная. Не лечится, короче. Таблеточки можно попить, но без толку все равно.
— В смысле? — осторожно спросил я.
— В смысле, в смысле… — заикаясь ответил Гвоздь — В таком смысле, что шесть месяцев…
— Чо?
— Чо-чо? В очо. Шесть месяцев мне осталось. Шесть месяцев. Такие дела, блядь. Шесть месяцев…
Гвоздь обхватил свою черную, с мелкими вихрами, голову и заплакал. Горько, потихоньку двигались его локти и колени. Он не всхлипывал. Почти не произносил звуков, только качал вверх-вниз головой.
Я не часто видел, как плачут мужчины. Хотя, какие мы там мужчины. Сам я, конечно, иногда плакал, но это было совсем не то. Совсем не то. Возникло ощущение, что это все неправда. Шутка какая-то. Плохая шутка. Нехорошо сдавило горло, и куда-то подевался весь кислород.
Я стоял на площадке, смотрел на Костю, на водку и не знал, что сказать. Тут и говорить было нечего. И так все ясно. Шесть месяцев. В каждом месяце по тридцать дней. Всего сто восемьдесят дней. А вокруг — этот грязный, зассаный подъезд и полбутылки водки. Пиздец. Я молчал. Не мог ничего сказать. Прошло что-то около минуты. Гвоздь старался не плакать при мне и усиленно тер лицо грязным рукавом.
— К-Короче, Жека, вот такие дела у меня — сказал он трясущимся голосом. — Такие дела. И непонятно что теперь делать…
— А это все точно? — стараясь сделать голос ровнее, спросил я.
— Да хуй его знает. Может, точно, а может — и нет. Вроде, опытная врачиха. Все перепроверила. Все как надо. Просто так ведь не стали бы такое говорить, правильно?
— Да, непонятно — слабо попытался возразить я. — У нас, знаешь, эти врачи ошибаться запросто могут. Перепутали карточки, или еще что. Ну, бывает такое, знаешь. Ошиблись люди…
— Бывает-бывает. Может, с другими и бывает. А со мной — вряд ли. Тут все — пиздец! Точняк. Сто процентов. Ты бы видел лицо этой медсеструхи — извиняется как будто, понимаешь? Не надеется, а извиняется… Я — то понимаю, что она не виновата, и больница не виновата. И вообще никто не виноват, кроме меня. Но, знаешь, от этого нихуя не легче.
— Ага — глупо сказал я. — Ага… — И замолчал.
Слова тут вообще неуместны. Лучше молчать. Гвоздь вроде оправился от слез, взял водку и разлил в два стакана. Чуть выше ватерлинии.
— Давай, Жека. Выпей со мной невпадлу!
— Давай-давай, Костян. Ты че… Конечно я с тобой выпью… — попытался сказать я.