На рубежах южных - страница 11
— Не наймитом я был, а крепостным. А здесь— я вольный.
— Вольный?! — зло усмехнулся Коваль. — Попробуй свою волю показать, поперёк Кравчины пойти… Враз тебя плетями атаман отстегает. Не хуже барина.
Коваль поднялся, поковырял в притухших сверху угольях, вытащил из середины раскалённую железку и, положив её на наковальню, изо всех сил ударил молотом. Железка расплющилась.
— Эх, было б так, как, сказывают, на Сечи когда‑то было, — с сожалением выговорил он.
Глава IV
Ефим Половой и сам не мог понять, как всё это случилось. Шел он берегом Кубани. До кордона оставалось рукой подать. Вокруг пустынно — ред кие кусты, выброшенные буйной водой ветвистые коряги. Вдруг свистящая петля–удавка захлестнула горло, дёрнула и потащила его к реке.
Очнулся Ефим только на том берегу. Открыл глаза, видит: мелькает внизу земля, лежит он поперёк седла. Попробовал руками пошевелить — куда там, скручены ремнём. Тело болит. Подумал: «Тащили на аркане».
— Мать вашу перетак, — сплюнул Ефим кровяной сгусток.
Услышав, что пленный очнулся, черкес остановил коня, что‑то гортанно крикнул товарищу, ехавшему впереди. Вдвоем они усадили связанного Полового на запасную лошадь и снова в путь.
Вскоре мелколесье перешло в густой лес. Замшелые дубы, старые, в несколько обхватов карагачи. Гибкие ветки больно хлестали Ефима по лицу, но он не замечал этого. В голове вертелось одно: «Неволя».
Отвлекся он от тяжёлых дум, когда выехали из леса. Впереди показался аул. Ватага босоногих мальчишек бежала навстречу.
В ауле Ефима развязали, дали чёрствых лепёшек. Вокруг собралась толпа. Черноглазые, жилистые люди о чём‑то говорили по–своему, некоторые щупали его мышцы и, покачав головами, отходили.
После этого Полового повезли в соседний аул.
Ефим догадался: продавали, да не продали.
Слышал он и раньше рассказы других, что черкесы неохотно покупают пленных казаков — всё равно, мол, убежит, только деньги выбросишь зря.
Боялся Ефим, что если не купят его в аулах, значит, продадут в туретчину. А оттуда дороги на родину заказаны, сгниёшь в том рабстве.
Купили Полового в далёком горном ауле. Хозяин, старый хмурый человек, набил ему на ноги тяжёлые колодки, и с утра до поздней ночи крутил Ефим мельничный жёрнов.
Так прошло лето…
Впрочем, это лето принесло Ефиму и кое‑что новое. Понемногу научился казак понимать гортанную речь черкесов. И даже дружок у него завёлся.
Сосед, худощавый, болезненный джигит Алий, часто заходил во двор хозяина Ефима. Посидев с хозяином, он обычно перебрасывался несколькими фразами с пленным казаком. Иногда через низкий плетень передавал ему гостинец — кусок сыра или жареную баранину. По всему было видно, жалел молодой черкес пленника, сочувствовал ему.
Как‑то вечером, когда Ефим отдыхал под старой грушей, воспользовавшись отсутствием хозяина, Алий подсел к нему и словно случайно, от нечего делать, стал рассказывать, как самым ближним путём добраться до Кубани.
В одну из тёмных ненастных осенних ночей, сбив колодки, Ефим бежал.
Хмурый, неприветливый выдался сентябрь. Все дни, не переставая, шёл дождь. Он вволю напоил землю, и она уже не принимала влаги. Деревья гнулись от сырости.
В такое ненастье особенно трудно приходилось казакам–пикетчикам. Одежда — хоть выжимай. С гор ветер ледяной срывается. А сидеть нужно тихо, не шелохнувшись.
Прикрыв полой затравку ружья, Федор вглядывается через туманную дождевую завесу в противоположный берег. Тяжелые капли ударяются о воду, пузырятся. Кубань — мутная, злая.
Четвертый месяц пошёл, как Дикун на кордоне.
— Закурить бы, — вздохнул сидящий рядом казак Незамаевской станицы Осип Шмалько, — да табак отсырел.
Федор ничего не ответил.
Посопев, Шмалько достал из‑за пазухи краюху хлеба, отломил кусок товарищу. Мокрый хлеб превратился в тесто.
Лениво пережёвывая безвкусный мякиш, Дикун покосился на Осипа, подумал: «Вот казачина так казачина! Другого такого навряд ли сыскать».
Великан, с большими мозолистыми руками, Шмалько отличался завидной силой. Рассказывали про него такой случай. Когда казаки переселялись на Кубань, воз с провиантом застрял в густом месиве грязи. Кто‑то из подошедших казаков в шутку сказал ездовому: