На руинах Константинополя. Хищники и безумцы - страница 24

«Судя по доспеху, ты католик, — мысленно обращался Арис к мертвецу, — но я не могу устроить тебе католическое погребение. Я не похож на католика. Как я объясню, почему мне нужно тебя похоронить? Если приду с твоим трупом к воротам католического храма, это сочтут странным. А вдруг кто-нибудь решит, что это я тебя убил? Зато православным я знаю, что сказать. Так что придётся тебе упокоиться как ромею».

Ближайшая православная церковь оказалась монастырской. Ворота ограды были открыты, поэтому Арис решился войти. Попавшемуся навстречу монаху он рассказал историю, которую придумал с самого начала: дескать, помогите похоронить старшего брата. А теперь Арис приправил её новыми подробностями, сказав, что они вдвоём с братом нарочно приехали в город, чтобы помочь защитить столицу истинной веры от нечестивцев, но заниматься похоронами совсем некогда:

— Брат погиб, и теперь я должен занять его место на стенах.

Эту же историю пришлось повторить для настоятеля, который охотно поверил. Правда, деньги за погребение всё же взял. Арис надеялся, что будет иначе, но зато вышел за ворота монастыря с чистой совестью. Лишним подтверждением, что мертвец доволен, стало то, что мешок с доспехами, оставленный в доме, никуда не делся.

Теперь Арис почти не сомневался, что сможет носить доспехи «брата» так спокойно, как будто придуманная история — чистая правда. По ночам, надевая доспехи, он часто отваживался подниматься на стену, но всё же старался не показываться на глаза дозорным. Возле Малого Влахернского дворца стену обороняли венецианцы, а Арис не знал их языка. Если бы фальшивого дозорного окликнули, он не смог бы ответить ничего вразумительного.

Тень поначалу почти не отходила от лестниц, позволявших спуститься со стены на мостовую улицы, тянущейся вдоль укреплений. Даже если обнаружат, ночью можно было легко скрыться в лабиринте переулков, но с каждым разом тень всё реже вспоминала об этом, становилась смелее и смелее.

Арис условился с турецким господином, что после начала осады будет каждую четвёртую ночь или чаще давать знать о себе через записки. Привяжет записку к стреле, проберётся на западную стену возле Харисийских ворот, или, как их ещё называли, Адрианопольских, а затем выстрелит так, чтобы стрела упала на дорогу, ведущую в турецкую столицу.

Так Арис передал сведения о том, что защитников очень мало — всего несколько тысяч — и что их с трудом хватает, чтобы приглядывать за стенами, длина которых очень велика. Если заставить защитников скопиться в одном месте, то остальную часть стен оборонять стало бы некому.

Таким же образом он рассказывал о настроениях в городе, об открытых распрях между католическим и православным духовенством, а также о скрытой вражде между ромеями и итальянцами, то есть венецианцами и генуэзцами.

Особенно внимательно тень следила за предводителем генуэзцев, который пользовался особым доверием василев-са и потому вместе со своими несколькими сотнями воинов защищал самый важный участок западных стен — между Шестым и Седьмым холмами. Там под стену ныряла речка Ликос, из-за чего укрепления считались уязвимее.

Разумеется, тень сообщила об этом обстоятельстве запиской на стреле, и записка, судя по всему, возымела действие, ведь турецкие пушки вскоре начали обстреливать этот отрезок стены сильнее, чем прежде.

Предводитель генуэзцев в свою очередь забеспокоился. Он относился к своим обязанностям так внимательно, что даже ночью, когда все бреши, появившиеся за минувший день, были уже заделаны и наибольшая часть воинов отправлялась спать, этот человек ходил по стене и проверял, всё ли в порядке. Когда он доходил до границы своего участка стены с северной стороны, то часто переговаривался с венецианцами, которые защищали северо-западный угол возле Влахернского квартала.

Из этих бесед тень почти ничего не понимала. Оставалось только надеяться, что предводитель генуэзцев будет прогуливаться по стене вместе с кем-нибудь из ромеев. Из уважения к собеседнику генуэзец часто переходил на греческий, причём говорил с ромеями весьма охотно, даже рассказывал о своих беседах с василевсом.