На руинах Константинополя. Хищники и безумцы - страница 51

В последний момент юноша ухватился за мраморное ограждение, поспешно перелез через него и снова оказался на галерее, а служителей там, к счастью, уже не было. Те побежали вниз. Сердце колотилось, как бешеное, но Арис заставил себя успокоиться, тоже спустился с галереи и выскользнул из собора.

Выйти на площадь юноша не спешил, ведь к Святой Софии уже сбегались люди, судя по всему, видевшие, как свет плясал в окнах. Возможно, они подумали, что в храме случился пожар. Однако из отрывочных возгласов вскоре стало понятно, что случилось «чудо», был подан «знак» и что «собор больше не свят, потому что вся святость улетела в небо».

Чтобы не встречаться с этими людьми, Арис предпочёл не показываться на площади и спрятаться в тени ближайших зданий. Никто не видел, как тот, скрытый мраком, улыбался, предвкушая, что расскажет о своей проделке турецкому господину. Господин должен был получить записку на стреле с описанием истинного события и того, что подумали горожане, а дальше пусть сам решает — рассказать султану, что случилось в действительности, или убедить его, что это знак, предвещающий победу туркам.

За славой Арис не гнался, и потому ему было всё равно.

Разорившийся богач, потеряв почти всё золото, сильнее бережёт последнюю сотню монет. Когда в засуху из-за бескормицы умирают козы, то владелец стада больше всего бережёт оставшихся, которые ещё могут принести приплод, когда снова польют дожди. Когда в пути кончается еда, ты не спешишь доедать завалявшийся в мешке кусок сухого хлеба, а когда кончается вода, ты не сразу выпиваешь то, что ещё плещется на дне бурдюка.

Страшнее всего терять последнее. Вот и Шехабеддин, окончательно потеряв надежду найти мать и сестёр, стал ещё больше дорожить своим единственным другом. Каждый день, проведённый с Заганосом, стал как будто ценнее. Албания, в которую когда-то даже ехать не хотелось, начала казаться райским уголком… Но и в раю могут встретиться враги.

Из-за боязни потерять друга евнух сделался ревнивым и подозрительным, хоть и не показывал этого. Расспрашивая Заганоса о повседневных делах, внимательно слушал, не упомянет ли тот кого-нибудь. Как тогда, в первый день знакомства, когда Заганос хотел забрать своего коня из конюшни Шехабеддина и заночевать у «приятеля» в городе. И вот в ходе расспросов, сделанных как будто между прочим, выяснилось, что у Заганоса несколько приятелей, а вот другом, помимо Шехабеддина, считается лишь один.

— Раз ты называешь его другом, значит, он достоин этого, — сказал евнух и непринуждённо добавил: — Может, и мне подружиться с ним? Может, ты пригласишь его сюда от моего имени? Втроём пировать веселее, чем вдвоём.

Шехабеддин опасался, что это прозвучит фальшиво, ведь с тех пор, как пришлось служить виночерпием в доме Захира, многолюдные застолья вызывали у Шехабеддина не очень приятное чувство. И ведь придётся развлекать гостей, раз позвал! Развлекать одного Заганоса было приятно, но сразу двоих… Вот почему Шехабеддин испытал облегчение, когда услышал на своё предложение:

— Нет, он откажется.

— Почему?

— Во-первых, потому, что он настороженно относится к новой власти, то есть к тебе. Во-вторых, он не мусульманин и не захочет пировать с мусульманами. Он меня так до конца и не простил за то, что я принял новую веру. А в-третьих, он старше нас с тобой и имеет славу опытного воина. Я рядом с ним — мальчишка, а он из-за своей славы привык быть главным на любом собрании. Он не захочет уступать это никому. А ты ведь не позволишь ему быть главным в этом доме?

— Я полагал, что главный в собрании — хозяин дома. Разве нет? — спросил евнух.

— Обычно — да, — согласился Заганос. — Но почётный гость выше хозяина. А мой друг — в любом доме почётный гость.

— Опытный воин, который в любом доме — почётный гость… При этом не хочет принимать ислам и настороженно смотрит на новую власть, — задумчиво проговорил Шеха-беддин. — А свою славу он приобрёл, воюя с турками? Так? А в мою армию не вступил? Полагаю, что нет. Ведь если бы мне уже доводилось его видеть, ты бы упомянул об этом. Значит, твой друг — один из тех, кто может поднять мятеж.