На руинах Константинополя. Хищники и безумцы - страница 55

— Хватит, — остановил Мехмед слугу, который только что начал рассказывать посланцу условия мира. — Я сам расскажу этому человеку об условиях, на которых готов отступить.

Посланец удивился. Во-первых, потому, что султан заговорил. А во-вторых, потому, что заговорил не на своём языке, но легко и свободно.

— Город должен выплатить мне сто тысяч золотых, — уверенно произнёс Мехмед на языке румов, — и ежегодно выплачивать столько же, а иначе я снова соберу войско и приду под эти стены. Если же жители не могут собрать такую сумму, то они вольны взять столько имущества, сколько в состоянии увезти, и отправляться куда угодно. Им никто не помешает уехать или уплыть, а когда все желающие покинут город, я войду туда и объявлю его своим.

Посланец удивился ещё больше. Несомненно, он ожидал совсем других условий — тех, которые предложил Халил и, конечно, сообщил осаждённым через Измаила.

Новые условия Мехмед сам придумал только что, причём нарочно назначил такие, которые возмутят румов и будут заведомо невыполнимыми. Султан не хотел мира. Он хотел взять город, а вернее — доказать, что этот город может быть взят. Пришло время, когда «матерь вселенной» должна покориться новому Искендеру!

Кажется, только теперь Мехмед понял, что главные его враги — не за стенами столицы румов, а рядом: это тени прошлого, собственный страх неудачи, неверие в себя. Если победить этих врагов, то и Халил не страшен. Никто не посмеет даже тайно назвать повелителя глупым и неудачливым, если повелитель сам верит в свою правоту и в свою будущую победу.

Халил хотел было что-то возразить, но Мехмед жестом приказал ему хранить молчание и подытожил, обращаясь к посланцу:

— Вот что я предлагаю вашему правителю, а теперь иди и передай мои слова, кому должен. Других условий не будет.

Посланец ушёл подавленный. Мехмед улыбнулся ему вслед, а затем повернул голову влево, чтобы посмотреть на Шехабеддина. Тот тоже улыбался.

— Мой повелитель сказал слово, а кому-то останется лишь смотреть на руины, — многозначительно произнёс евнух, но, конечно, имел в виду не руины столицы румов.

Он понял верно! Раньше Халилу достаточно было одного слова, чтобы разрушить планы Мехмеда, а теперь всё стало наоборот: Мехмед всего несколькими фразами разрушил здание мира с румами, которое Халил строил так долго!

— Шехабеддин-паша, — обратился султан к евнуху уже на своём языке, — иди и скажи сейчас Заганосу-паше, что он был прав во всём. Прав даже тогда, когда терпел неудачи, и я благодарю его за урок. Если поставил себе цель, нельзя от неё отказываться. Если Искендер устремился к новым завоеваниям, то верит в свой успех. А если не верит, то он не Искендер. Я на некоторое время забыл об этом, но теперь вспомнил. Скажи Заганосу-паше, что я хочу обсудить с ним нашу общую цель. Обсудить прямо сейчас.

Занимая пост албанского санджакбея, Шехабеддин надеялся, что бунта в албанских землях не случится очень долго. Ведь столько было сделано, чтобы заслужить расположение местных жителей! Евнух назначил посильные налоги, разбирал жалобы, старался не допускать притеснений, даже если это касалось неверных. Однако он совсем забыл, что гроза может прийти извне.

Шехабеддин не мог скрыть досаду, когда на второй год после его назначения в Албанию, в начале осени, услышал от одного из осведомителей, о чём шепчутся люди на рынке Гирокастры. Прошёл слух, что с севера, из непокорённых албанских земель, идёт большая армия. Втрое больше той, которой располагал Шехабеддин. И никто из албанцев не боялся её прихода. Они радовались. «И это после всего, что я для них сделал!» — подумал евнух.

Не радовались только те албанцы, которые приняли ислам и согласились нести службу в турецком войске. Сто семьдесят пять человек, владевших тимарами и составлявших конницу в войске Шехабеддина. Двое из них, начальники правого и левого крыла, явились к «своему санджакбею» и тоже сообщили об опасности:

— Если слухи хотя бы вполовину правдивы, нам не выиграть битву. Значит, будем сидеть в осаде в крепостях?

— Сегодня вечером я собираю большой совет, — ответил Шехабеддин. — Мы все вместе решим, как лучше сделать.