На руинах Константинополя. Хищники и безумцы - страница 57

Шехабеддин, сидя в седле, видел, что далеко позади в общем потоке всадников и возов едет на коне Заганос. Заганос, судя по всему, сопровождал свой воз, в котором сидела закутанная женщина и сама управляла парой волов в упряжке.

«Нет, Заганос определённо не предатель, — думал Шехабеддин. — Он решил остаться мусульманином и верно служить султану. Но верен ли он мне? Возможно, Заганос всё это время поддерживал со мной дружбу лишь потому, что я — турецкий начальник? Я радовался, когда дал Заганосу должность, которая позволила ему почувствовать вкус власти. Так мне удалось потеснить соперника, который владел сердцем Заганоса десять лет. Теперь же этот соперник потерял все свои владения, раз Заганос находится в моём обозе. Но прочно ли моё завоевание? Не отберёт ли его первый встречный, который попадётся Заганосу, когда мы прибудем в Эдирне? Ведь в Эдирне я уже не буду начальником, а буду провинившимся слугой, на которого обрушится гнев султана».

Шехабеддин много раз задавал себе вопрос, почему Заганос поступал так, как поступал. По всему выходило, что этот албанец всегда хотел попасть на турецкую службу. Потому и выучил язык, слушая пленных турок. Потому и предложил дружбу Шехабеддину — «турецкому господину», которого встретил на дороге.

Евнух даже не мог осуждать Заганоса за это, ведь Заганосу, как и Искендеру, конечно же было тесно в горных долинах. Заганос мечтал вырваться на простор, отправиться в долгий поход, снискать себе славу в войнах… И искал того, кто поможет достигнуть цели.

В этом не было ничего предосудительного. Но если так, то получалось, что Заганос, оказавшись в Эдирне, охотно последовал бы за всяким, обещающим покровительство и помощь, предлагающим должность, где можно проявить себя, — особенно если должность военная. А Шехабеддин, оказавшись в немилости у султана, уже не мог бы ничего предложить. «В Эдирне я потеряю друга — то единственное, что у меня осталось», — думал евнух и постоянно возвращался к этой мысли.

Потеря доходной должности и нажитого имущества не представлялась чем-то важным. Если нельзя выкупить мать и сестёр, то богатство казалось ни к чему. Даже свобода казалась ни к чему. Шехабеддина не испугало бы рабство, даже если бы султан Мурат мог снова сделать рабом того, кого отпустил на свободу. По-настоящему печальным казалось нечто другое. «Искендер не нуждался в Багое так сильно, как Багой нуждался в Искендере», — говорил себе евнух. К тому же во всех книгах, которые читал Шехабеддин, упоминалось множество друзей Искендера, поэтому теперь в воображении невольно возникали картины того, как Искендер пирует с друзьями, а Багой — в стороне: одинокий, забытый.

Шехабеддин даже оказался немного удивлён, когда поздно вечером (после того, как обоз остановился на ночлег у некоего селения) Заганос явился в дом, где уже почти бывший албанский санджакбей остановился на постой.

В этом селении жили не мусульмане, поэтому обстановка была непривычная. Вдоль стен — жёсткие скамьи, а не мягкие сиденья. Кровать очень высокая, но она оказалась единственным удобным предметом мебели, поэтому именно на ней задумчиво сидел Шехабеддин, подобрав под себя ноги, когда Заганос вошёл.

— Прости, что явился, когда ты меня не звал, — сказал Заганос.

— Ничего, — ровным бесстрастным голосом ответил евнух. — Присядь, где сможешь.

Заганос сделал несколько шагов от двери и опустился на жёсткую пристенную скамью, ближайшую к собеседнику.

— Я хотел спросить тебя о том, что будет дальше, когда прибудем в Эдирне. Чего нам ждать? — осторожно спросил Заганос.

— Не знаю. Но думаю, следует готовиться к худшему, — всё тем же ровным голосом ответил Шехабеддин. — Султан разгневается на меня за то, что я без боя сдал земли, с таким трудом завоёванные.

— Но ведь иного выхода не было, — горячо возразил Заганос. — Кровь пролилась бы напрасно, потому что армия с севера превосходила нас числом вдвое, если не втрое. Мы не могли бы победить, а так спасли свои жизни и часть имущества.

— Султан скажет, что мы не уберегли честь, — вздохнул евнух.

— Нет большой чести в том, чтобы умереть напрасной смертью, — всё так же горячо возразил Заганос.