На руинах времени | Том II - страница 6

Глава 4. Миру Мир

Чем дольше я жил в программе искусственной реальности, тем больше эта реальность казалась мне действительной. Земля двухтысячного года от рождества одного из местных мессий, давшего себя зачем-то распять, представляла собой типичный оккупированный мир. Тут говорили: «Лучший раб — тот, кто не знает, что он в рабстве». Землян каким-то образом убедили, что они одни во вселенной и нет никакого другого мира, кроме этого. Конспирологический заговор подтверждался невероятной тишиной в плане всего, что не вписывается в современный уклад.

Я сидел на берегу извилистой реки, созерцая мелкие для Земли деревья, мелкую траву и вдыхая разряженный Земной — совсем как на Фаэтоне или Марсе – воздух. В их странном мире моей планеты не существовало, или о ней предпочли забыть, поместив на карты солнечной системы кольцо из астероидов. Не существовало нейросетей, дроидов, искусственного интеллекта. Не существовало и огромных ящеров. Из всего этого мне нравилось только то, что титанов тоже не стало. Планетарное государство земляне так и не построили. Раздробили себя на множество мелких стран с разными формами правления. Языковые группы изменились до неузнаваемости, но язык цивилизации Ра использовался до сих пор. В основном в медицине и почему-то в ритуалах. Они называли его латынью.

Наглый рыжий зверек с пушистым хвостом прервал мои мысли, появившись возле самых моих ног. Животное было не больше предплечья. Оно заискивающе смотрело на мои ладони. Я демонстративно открыл сложенные в замок пальцы, чтобы показать белочке, что у меня в руках ничего нет. Грызун аккуратно, с любопытством заглянул в мои ладони, приподнявшись на задних лапках. Насколько я знаю, таких зверьков у нас не было. Интересно, эволюция или генная инженерия? Оккупация или шаткий мир? В этом мире они не знали, что пришли из космоса. В этом мире они не репродуцировали в инкубаторах. В этом мире они были потомками невероятной по своей масштабности теории эволюционного развития. И жили они лет восемьдесят, если повезет — сто, за счет оторванности от внешнего космоса и недоразвития технологий. Дети рождались, социализировались, находили себе место в жизни, репродуцировали и уходили в никуда, оставляя жизненное пространство молодому поколению. Модное течение «атеизм» пропитало все вокруг. Не было никакой реинкарнации, было «рождение-жизнь-некроз-темнота», но они, казалось, были тут счастливы.

Диск звезды Ра или, как называли его местные, Солнца светил мне прямо в лицо, но я специально не закрывал себя от его лучей:

«Зачем я тут, Ра?»

Продолжительное периодическое дыхание за моей спиной не прекращалось, будто океанический ветер Раграда вырывался на свободу. Я повернулся, чтобы увидеть отточенные до мелочей движения Базиля или, если верить реинкарнации, Бориса. Крупный парень, как и положено штурмовику в прошлом, непривычно легко двигался, вращаясь вокруг своей оси, делая выпады и имитационные защитные пассы длинным прямым лезвием меча с широкой рукоятью. Тренировка напоминала танец. Да это и был танец – красивый и, на мой взгляд, бесполезный.

– У вас в мире разве нет дистанционного оружия? — спросил я, зная, что есть.

Борис обернулся ко мне, а его меч со свистом очертил еще несколько линий в воздухе.

– Меч – это душа воина! – заключил глубокомысленно штурмовик.

– Меч – это длинный нож, а нож — это орудие уничтожения живой силы противника, – я демонстративно поднял левую бровь, чтобы человек понял, что я не серьезен и разговор веду скорее для того, чтобы развеять скуку.

— В твоем мире разве не было боевых искусств? – удивился Борис.

— Бой -- это работа, работа солдата. Если солдат делает свою работу хорошо, это искусство, в котором нет ничего лишнего. Твой меч скорее стоял бы в жреческих хранилищах артефактов времени, – резюмировал я.

– А как же творческая реализация?

– Мы реализовываемся на своих директивных обязанностях, для которых мы репродуктированы.

– Илья, честное слово! Выражайся проще, и люди к тебе потянутся.

– Последний раз, когда ко мне тянулись, меня заключили в капсулу, и я очнулся у вас. Так что теперь, пожалуй, тянуться буду я.