На Смоленской тихо - страница 6

    Собирая в ведро битое стекло и черепки, Димка думал: «Почему, когда остаешься один, то страшно, а если с кем-нибудь вдвоем – с отцом или даже с Рексом, – ни капельки? Может быть, я трус? Павлик Морозов не побоялся кулаков, а я каких-то жуликов испугался. Ну я теперь тоже не буду бояться».

    Димка вошел в темную комнату и закрыл за собой дверь. «Совсем не страшно, – он сел на пол. – Вот буду сидеть здесь хоть целый час, и не испугаюсь».

    Дверь скрипнула, вошел Рекс, ткнул Димку мокрым носом в щеку.

    – Рекс, видишь, я совсем не боюсь! – похвастал Димка и приказал: – Неси намордник, пойдем ведро выносить.

    Рекс выбежал и тут же вернулся с намордником в зубах.

    Со двора дом казался низким, приземистым, будто вросшим в землю, и походил на крепость. Высокие заборы, отделяющие двор от Смоленской и Нижегородской улиц, и мрачная стена старой школы с узкими окнами на втором этаже, замыкающая двор, тоже напоминали крепостные стены. Этот «средневековый» вид нарушал только низкий заборчик из штакетника, отделяющий двор от школы. Как опытный военачальник, закаленный в уличных драках, Димка сразу определил: здесь уязвимое место. Увидев в дальнем углу двора кучу кирпича, он решил укрепить слабый участок. Начертив на земле план будущего бастиона, Димка стал возводить стены. Рекс сначала заинтересовался его работой, но вскоре ему это наскучило и он убежал за сарай.

    Димка работал c увлечением, и крепостная стена быстро росла. Пришло время делать бойницы, он побежал в сарай за дощечками для перемычек.

    Когда Димка вышел из сарая с охапкой дощечек, то увидел: строительство порушено. По рассыпанным кирпичам топтался рыжий мальчишка. Димка бросился к диверсанту. Тот ловко увернулся и, выдернув у него дощечку, ударил по голове. Остальные дощечки с шумом посыпались у Димки из рук. Рыжий снова замахнулся. Димка зажмурился и услышал дикий вопль противника. Открыв глаза, он увидел рыжего, лежавшего навзничь с округлившимися от ужаса глазами, и грозно рычавшего над ним Рекса. Димка схватил пса за ошейник и попытался оттащить. Но рассвирепевший Рекс остервенело рвался к перепуганному насмерть рыжему. Опомнившись, Димка скомандовал:

    – Рекс, фу!

    Командам Рекс подчинялся. Битва окончилась. Рыжий, сидя на земле, тихонько всхлипывал. Димке даже стало жалко его.

    – Больно? – спросил он.

    – Больно, больно, – передразнил рыжий. – На тебя бы такая страсть прыгнула! – успокоившись, спросил: – Тебя как звать?

    – Димка.

    – А меня – Васькой. Мы живем в старой школе.

    Во двор вошла женщина лет сорока в ситцевом платье и чувяках на босу ногу. У нее было узкое лицо с маленькими, беспокойно бегающими глазами и горбатым носом над толстыми губами.

    – Смотри, Юлька-воровка. Опять выпила, – показал Васька и крикнул: – Тетя Юля, как дела?

    Юлька – воровка остановилась, сипло ответила:

    – Фартово, рыжий!

    – Ты смотри, – удивился Димка. – Я тоже, как увидел тебя, то сразу подумал: вот рыжий!

    Юлька – воровка, покачиваясь, подошла.

    – А ты, чернявый, где я тебя видела?

    – Тетя Юля, он первый раз во двор вышел, – сказал Васька. – Где же вы могли его видеть?

    – Может быть, может быть. – Она присела у забора и запела:

    Фонарь качается, мильтон ругается,

Фонарь качается на ветру.

А я несчастная, торговка частная,

Стою и бублики я продаю.

    Димка провел по лицу ладонью, спросил:

    – Васька, а тебе нравится эта песня?

    – Какая?

    – Та, что Юлька-воровка поет. Васька ответил:

    – Мне нравятся «Тачанка», «Каховка» и про конницу Буденного.

    Димке эти песни тоже нравились, и он уже готов был разоткровенничаться, но сдержался и спросил еще:

    – У тебя отец где работает? – Димка не раз слыхал от отца: «соцпроисхождение человека знать важно».

    Васька ответил простодушно:

    – Слесарь в депо.

    Димка улыбнулся своей подозрительности: вихрастый, задиристый Васька в полинявших от бесчисленных стирок рубашке и штанах, босой к тому же, никак. не мог походить на кулацкого или буржуйского сынка. И Димка стал рассказывать Ваське о себе, как самому лучшему другу.