На суше и на море, 1961 - страница 11

— Сколько вам было лет в 1945 году?

— В 1945 году мне исполнилось четырнадцать лет, сейчас мне двадцать четыре, — ответил он и, помолчав, добавил: — Меня выкопали вместе с тетей из-под развалин дома, где мы были в убежище. Нас раскапывали шесть часов. И я могу сказать, что я принимал участие в войне… К нам пришли американцы раньше, чем все было кончено с Берлином. «Надо все начинать сначала», — сказал дядя. По-моему, он прав. Надо все начинать сначала…

Ученый-этнограф кашлянул, как бы прося разрешения сказать свое слово:

— Простите меня, я исследователь диких племен, где все и сегодня примитивно. Когда наги чувствуют, что духи, которым они поклоняются, жаждут приношений, а они любят черепа, человеческие черепа, то наги отправляются за черепами к соседям. Это логично, кто же будет жертвовать собственным черепом? Эти добытые хитростью, с боем черепа протыкаются стрелами и украшают священные деревья, куда слетаются умиротворенные духи. Конечно, надо идти на жертвы, когда этого требуют высшие силы, идти не за собственный счет… Вы меня понимаете?

— Вполне…

— Я вот только не очень доволен высшими силами… — сказал ученый, — высшие силы у нагов есть сосредоточение всего темного, что живет в их сознании с древних времен. Правда, высшие силы, двигающие сейчас европейским сознанием, скорее близки к силам хаоса, чем к светлой вере эллинов. Вам не кажется, что мы взываем к слишком древним и слишком примитивно диким духам, перед которыми битва в Тевтобургском лесу уже кажется светлым явлением, чем-то вроде защиты культуры…

Молодой человек из представительства был бы плохим хозяином, если бы позволил разгореться спору, поэтому перевел разговор на другие, более безопасные предметы. Он обратился к Отто Мюллеру:

— Наш дорогой друг ученый вернулся из глубины лесов, из самых глухих мест Бирмы. Но не надо ходить так далеко. Вот фрейлен Клара знает, что случилось здесь под Рангуном с одним всем нам известным английским полковником. Он собрался на серьезную охоту в джунгли, взял машину, нагрузил ее необходимым продовольствием, оружием для охоты на фазанов, голубей и на другую, более крупную дичь, взял запас пива и отправился в леса. Но почти у самого города его перехватили «лесные братья» — есть такие в этих краях! — и украли английского полковника. Они хотели, чтобы он заплатил им 100 000 джа. Он предложил им доставить его домой в Рангун, обещая за это дать им 50 рупий. Они рассердились, увели его в дебри джунглей и стали там его держать.

— Позвольте, — сказал Отто, — надо было послать экспедицию и перестрелять этих каналий…

— Времена, когда по такому случаю посылали английские власти экспедиции, прошли. И самих англичан здесь нет в качестве распорядителей… Местные англичане запросили Лондон. Из Лондона ответили, что за этого полковника не дадут ни одного пенса, так как, пояснили из Лондона, если мы заплатим такую сумму за полковника, вас всех начнут красть непрерывно. Это будет новый вид торговли, черт возьми. И довольно выгодный для «лесных братьев». Прошло время! Тогда англичане начали устраивать сбор среди европейцев на выкуп страдальца-полковника, пленника джунглей. Как будто собрали около 25 000 рупий. Ядовитые языки говорили, якобы эти деньги казенные; только, чтобы не уронить престиж, их выдали за собранные на месте. Полковник надоел лесным братьям, и они его отпустили за эту сумму. Он рассказывал, что они очень ухаживали за ним, им было невыгодно, чтобы он умер в их лагере, тогда бы они ничего не получили за него. Они его поили его же собственным пивом и кормили его же консервами, выдавая их ему так, что он был вечно полуголодным.

Когда мы сегодня с вами завтракали в Странд-отеле, он там пил виски… Он охотно рассказывает свои приключения в джунглях…

Так они сидели и, перескакивая с предмета на предмет, говорили о судьбе европейцев в Азии, о новых перспективах для экономического проникновения, о росте национального самосознания у азиатов. Ученый рассказывал о быте нагов, об их гостеприимстве, о странности их обычаев: если в деревне начинается праздник, специальная застава преграждает вход и выход из деревни, на все время праздника не войти, не выйти. Клара исполнила две бирманские песенки, прямо так, без аккомпанемента — одну грустную, другую веселую.