На суше и на море 1975 - страница 41

Делается это так. Два африканца, держа наготове ружья, которые могут на месте уложить гиганта, медленно с подветренной стороны подходят к самцу носорога, имитируя нечто вроде свиста, издаваемого во время гона самкой. Носорог очень плохо видит, поэтому, если ветер не выдает людей, его удается обмануть. Несмотря на внешнюю грубость, самцы носорога знают, что такое ласка, и крайне чувствительны к ней. Это и используют африканцы. Подобравшись сзади к толстокожему гиганту и не спуская палец с курка, они деревянными прикладами начинают чесать носорога возле задних ног. Минут через пять гигант начинает блаженно похрюкивать. Это означает, что носорог умиротворен и согласен на все.

Однако забраться на него — дело не из легких. Раздутый круглый живот мешает подтянуться на спину. К тому же засохшая грязь превращает носорожью шкуру в подобие терки, а сотни мух и клещей, спрятавшихся в складках его кожи и устроившихся на открытых кровоточащих ранах на животе, моментально начинают перебираться на седока.

В общем, когда я наконец взобрался на спину этого отнюдь не приспособленного к верховой езде гиганта, не знаю, чьей крови — собственной или носорожьей — было больше на моих исцарапанных ногах. Если при этом носорог занимает удачную позицию, позволяющую скрыть за его массивными ногами орудующих прикладами африканцев, то получается фотография, ошеломляющая любого знатока Африки.

Конечно, столь близкое знакомство с крупными обитателями парков не нужно рядовому туристу.

Я не сторонник того, чтобы туристы испытывали острые чувства пассажира автобуса, переворачиваемого слоном. Бывают гораздо более прозаические, я бы сказал, милые, порой забавные, порой чуть грустные происшествия, позволяющие испытать свои нервы и почувствовать, что же такое «дикий хозяин буша».

Я вспоминаю такие встречи в кенийских заповедниках. Как-то целый день я возил по парку одного московского гостя, которому на следующий день надо было улетать домой. Мы видели всех зверей, которых можно повстречать в Восточной Африке, кроме слона. Мне было неловко за свои посредственные способности гида, но гость пребывал в хорошем расположении духа и говорил, что это даже интересно, что слона в Кении он «так и не приметил».

Около шести вечера я повернул машину к воротам и тут прямо на дороге увидел слона. Он только что закончил валить здоровенное дерево, которое на две трети перегородило дорогу, и теперь стоял, аппетитно уплетая зеленые листья. Мой гость был в восторге. Целых полчаса, пока не спряталось солнце, он менял объективы на своем аппарате, снимая слона, который, словно позируя, принимал самые эффектные позы. Солнце зашло, гость перестал снимать, но аппетит у слона не убавился. Он продолжал объедать ветки, стоя как раз на той трети дороги, которая не была загорожена деревом. Мы подождали с полчаса — положение не изменилось. Я подъехал немного к слону, он не реагировал на это, а двигаться дальше было, наверное, опасно. Я начал сигналить, а когда стемнело — мигать фарами, но слон все стоял. Потом из ночи на дорогу вышел другой слон, вытащил дерево на середину дороги, встал напротив первого слона и тоже начал ужинать. Гость говорил, что ему надоели слоны, что он не хочет их видеть, но животным это было невдомек. Один из них продолжал есть, другой улегся у дороги и глубокомысленно наблюдал за нами. Около полуночи, так и не дождавшись конца слоновой трапезы, мы вернулись в лодж. Гостю пришлось лететь в Москву следующим самолетом.

В другой раз я ездил прямо по бушу, недалеко от дороги, и вдруг под деревом обнаружил буйволовую тушу. Животное могли задрать только львы, и я решил дождаться их появления. Ждать пришлось часа три. Сначала из соседних зарослей появились три самки, потом — гривастый лев, еще две львицы и полдюжины львят. Львята сразу же через выеденное брюхо залезли в чрево буйвола, а взрослые кошки, урча и расталкивая друг друга, начали отдирать куски от туши.

Лев совершенно не опасен для человека, сидящего в машине, а сами львы в парках вообще не обращают на машины никакого внимания. Поэтому вскоре я пододвинул машину вплотную к туше, каких-нибудь три-четыре метра и тонкая стальная обшивка отделяли меня от львиного прайда. Вскоре пошел небольшой дождь, и львята, насытившись и не желая мокнуть, залезли под автомобиль. Потом дождь прошел, и львята, окончательно осмелев, взобрались на желтый капот «Волво» и, растянувшись на нем, начали греться на солнце. Иногда они вставали и, стукаясь своими перепачканными кровью мордочками в ветровое стекло, с любопытством наблюдали за мной.