На суше и на море 1981 - страница 16

«…В первое мгновение мы чуть не сошли с ума: нам почудился крик человека. Но тут же мы увидели, что кричала макака. Она сидела на ветке метрах в восьми и разглядывала нас, пытаясь, видно, понять, кто мы такие. А мы глядели на нее еще внимательнее, чем она на нас. Нам обязательно надо было увидеть, что эта обезьяна станет есть. Так сказал лейтенант и подтвердил доктор Фернандес: все, что ест макака, пригодно в пищу человеку. И мы смотрели на эту обезъянку и молились, чтобы она съела хоть что-нибудь. Но она ничего не ела. Вероятно, была сыта. Доктор с лейтенантом еще сказали, что и из самой макаки можно сделать неплохое блюдо. Но как ее поймать?..

Мы смотрели на нее, она смотрела на нас, пока Иван де Брито не повернулся неудачно: под его бедром хрустнула ветка, макака взвилась вверх и исчезла. А солдат заплакал.

На седьмой день, когда мы съели по последней сосиске из банки, найденной Кабралом, над нами появился первый урубу[5]. Громадный, жирный, с тонкой голой шеей и загнутым книзу клювом. Птица уселась на ветке над нами, а я подумал со злостью, что когда-нибудь еще увижу эту тварь в зоопарке. Увижу ли?.. Пока что этот урубу разглядывает нас так, словно это мы в зоопарке. Потом он взлетел, тяжело пробившись сквозь крону деревьев, и исчез. Вскоре он вернулся с дюжиной других стервятников. И началось самое ужасное: они на наших глазах начали рвать тела погибших…

Сержант Ботельо, опираясь на костыль, бросился к ним, размахивая веткой, и упал. Мы тоже закричали и стали кидать комья земли и сучья.

— Оставьте, — сказал лейтенант. — Все равно не прогоните. Только силы растратите зря. А кроме того… — Он помолчал, поднял голову, поглядел на нависшую над нами густую листву, вздохнул и добавил: — А кроме того, они сейчас единственный наш шанс на спасение.

Лейтенант, как всегда, был прав. Он знал, что урубу всегда кружат над местом своего пиршества. Рванут несколько кусков и кружат, переваривая их. И пилоты спасательных самолетов могли обнаружить нас только по этим парящим над сельвой стервятникам.

Инструкция для терпящих бедствие в сельве гласит, что уцелевшим при катастрофе оставаться следует у останков самолета восемь суток. А потом можно начинать самостоятельные поиски реки или человеческого жилья. Поэтому, когда я выскреб восьмую зарубину на полусгнившем стволе дерева, лейтенант Велли распорядился подготовиться к походу. Он сказал, что пора пробиваться куда-нибудь в поисках реки или индейского селения. Впрочем, индейское селение не обязательно означало для нас спасение: индейцы, которых когда-то обидели белые, не прощают им этого и начинают мстить каждому белому, которого они встречают в сельве. Видимо, поэтому появились у Кашимбо те индейцы, из-за которых и начался наш, будь он проклят, полет и все наши мучения. Впрочем, в ту минуту, когда лейтенант Велли приказал нам собираться, никто об этом не думал. И вообще мало кто соображал: от голода, ран, страданий и тоски мы уже начинали терять рассудок».

Когда закончилась первая неделя поисков, уныние, чувство безнадежности начали овладевать даже самыми стойкими из пилотов и самыми оптимистичными из репортеров. Становилось ясно, что через несколько дней поиски будут прекращены. В конце концов даже если предположить, что после аварии кто-нибудь остался в живых, что представлялось маловероятным, то они, следуя инструкции, должны были через восемь суток покинуть обломки самолета. И если останки самолета еще можно было надеяться обнаружить, то кучку людей, бредущих под непроницаемым пологом сельвы, увидеть невозможно.

Все в этих рассуждениях было правильно. Но ни майор, ни репортеры, дремавшие в баре, ни операторы, методично штрихующие все новые и новые квадраты на карте, ни начальство в Бразилиа, ни редакторы газет в Рио-де-Жанейро и Сан-Пауло, постепенно терявшие интерес к судьбе «2068-го», — никто из этой массы людей, прямо или косвенно связанных с операцией «Спасение в сельве», как она была названа газетчиками, не мог знать, что все эти дни по бесконечным притокам Солимоэс спешил в Тефе в утлой лодке рыбак Маноэл Анибал да Силва. Тот самый старик, что выходил из хижины в Пунье в ночь катастрофы. На следующее утро, включив транзистор, он услышал о ней, вспомнил о ночном самолете и решил съездить в Тефе.