На три сантиметра взрослее - страница 5
Надежда Максимовна — давний друг нашей семьи. Я начинаю ей улыбаться еще издалека, но, оказывается, этого не следовало делать.
— Ты, конечно, уже слышал об этом ужасном случае? — спрашивает Надежда Максимовна.
У нее расстроенный вид, мне кажется, она укоряет меня взглядом за мою улыбку. Я киваю, хоть ничего не слышал об «этом ужасном случае». Однажды я признался Надежде Максимовне, что ничего не знаю о том, «выкарабкался ли Родиновский». Я даже не знал, из какой беды выкарабкивается этот бедняга. Да что там! Если уж быть честным до конца, я всю свою жизнь путаю Родиновского с Кабановским. Как она на меня посмотрела! «Ты ничего об этом не знаешь?!» Я понял, что знать такие вещи, — мой долг.
Я киваю, и мне становится страшно, что Надежда Максимовна меня разоблачит.
— Юра, что может быть ужасней!
Я киваю.
— Вы к ним зайдете?
— Конечно!
— Зайдите, зайдите, — говорит Надежда Максимовна. — Ах, боже мой! Я никак не могу прийти в себя.
Надежда Максимовна вздыхает, трясет головой — наверно, прогоняет грустные мысли. Вот и прогнала: она улыбается. Я тоже улыбаюсь.
— Как ты вырос! Мама рассказывала, что ты хорошо учишься. Молодец, молодец! А вот мой Петька опять получил двойку… Да! К вам заходил Твердоступов? Он должен был передать для меня кое-что.
Как на зло, я не знаю. Мне начинает казаться, что знать о том, заходил ли Твердоступов, тоже моя обязанность.
— Кажется, заходил, — говорю я. — Точно, заходил! Меня тогда не было дома. Мама говорила.
— Чудно, — говорит Надежда Максимовна. — Как себя чувствует мама?
— С сердцем в порядке, — отвечаю я. Мама — сердечница, а Улановский — печеночник.
— Чудно. А старик Большов уже на ногах, не знаешь?
Я даже не знаю, чем болен старик Большов.
— Не знаю, — отвечаю я. — По-моему, он уже на ногах, но точно не знаю.
— Рассеянный, рассеянный, — приговаривает Надежда Максимовна. — Ну, да ладно. Я своему Петьке всегда тебя в пример ставлю. Ты правильной линии придерживаешься. Так и надо к Улановскому относиться. Улановский — прелесть. Родной отец к тебе бы лучше не относился.
Все наши друзья специалисты по нашей семье.
Дня через три после этого, а может быть, через неделю, за меня принимается мама:
— Юра, что же ты мне ничего не сказал «об этом ужасном случае»? Встретила сегодня Наденьку, она была удивлена.
Мама долго смотрит на меня. Я молчу, я только делаю жест: забыл как-то.
— Странно ты себя ведешь. Зачем было врать, что к нам заходил Твердоступов?
— Да я не врал. Я сказал: кажется, заходил.
— Нехорошо как получилось, — говорит мама. — Наденька всегда к нам внимательна. Хочу тебе напомнить: вот этот свитер, который ты носишь, она привезла тебе из Риги.
Дальше мама мне напоминает, что муж Надежды Максимовны сделал для нас почти невозможное: добился разрешения перенести могилку моей бабушки с одного кладбища на другое. Иначе бы бабушкиной могилки уже не было — старое кладбище ликвидировали. А как Наденька навещала Улановского в больнице, когда он валялся со своей печенью?..
— Старик Большов, он, кажется, диабетик? — спрашиваю я.
— Юра, у него был инсульт! На твоем месте я бы уже давно его навестила. Он всегда справлялся о тебе.
Я продолжаю шутить:
— А язвенник — это кто?
— Да Наденькин же муж!
— А Наденька? Она печеночница?
— А ну тебя! Тебе бы только ломаться!
Я не тороплюсь навестить старика Большова. Я знаю: мне недостает внимательности к людям, но что делать? Не могу же я претендовать, чтобы у меня было все. Мне недостает еще аккуратности, чувства ответственности и терпения. Может быть, завтра мама откроет, что мне еще чего-то недостает. Я себя подготовил к этому удару. Однажды мама предлагает навестить Большова вместе с ней, я отлыниваю — занят. Мама возвращается домой и сообщает, что старик Большов совсем плох, не приходит в сознание. Я глупо бормочу: «Так я его и не проведал».
На похоронах мне кажется, что кое-кто поглядывает на меня хмуро, наверно, припоминают, что я тот самый, который не навещает больных. Я стараюсь не думать о том, успею ли посмотреть по телевизору футбол. Ко мне подходит внучка Большова, Верочка:
— Юра, ты знаешь, какой он был хороший. За два дня до смерти справлялся, не болит ли у меня сердце. Ты ему нравился.